..» Каждый лист дела не остался: без внимания. Даже случай с потерей денег был оценен как-«шантаж друзей», а выезд Володи Волкорезова к больному отцу вызвал особый интерес.
— Значит, твои друзья, Ярцев, отрабатывали поочередно за Волкорезова?
— Отрабатывали.
— Но ведь это же коллективное укрывательство прогульщика.
— Мы хотели помочь товарищу в беде. Он поехал к больному отцу.
- Сердобольная демагогия... Нам-то известно, что отец остался жив...
— Неужели это огорчает вас? — дерзнул спросить Ярцев, Он задал вопрос так, что трудно было уловить, о чем идет речь: о том, что академик остался жив, или о том, что ребята отработали за Володю Волкорезова.
— Огорчает,— ответил разгневанный Шатунов.
— Тогда я не знаю, почему вам доверили вести сегодняшнее заседание?
И тут началось...
Даже Рем Акимович заколебался и согласился с тем,что Василий Ярцев способен дерзить старшим, Долго и
обстоятельно «анализировал» характер поведения Ярцева приглашенный на это заседание члеп парткома завода Жемчугов. Он был осведомлен о том, как Ярцев сколотил компанию «нигилистов» и внушает им нездоровый дух, которым напитался в Турине; устраивает демонстрации недоверия к службе контроля за качеством. И во всех делах Ярцеву помогает комендант общежития, некто Ковалев...
— Как это некто?! — вскипел Ярцев, готовый высказать такие же сомнеиия о самом Олеге Викторовиче, но ему не дали договорить.
Кто из членов парткома голосовал за исключение, кто против, Василий Ярцев не знал: его попросили выйти, затем через несколько минут позвали обратно и зачитали решение: «Считать выбывшим из партии...»
— Исключили? — спросил Ярцев, теряя равновесие.
— Понял правильно,— ответил Шатунов. Провожал Ярцева из кабинета парткома до лестницы,
затем от лестницы до остановки автобуса Рем Акимович. Жалуясь на перебои в сердце и прихрамывая на правую ногу, обмороженную на фронте, он произносил какие-то длинные фразы. Ярцев никак не мог уловить, упрекает его или наставляет па путь истинный этот Рем Акимович. В уши западали лишь скрипучие слова: езжай отсюда, езжай... Зло в себе не держи...
До полуночи метался Василий, не находя себе места. Не помнит, как очутился у моря, на котором неистовствовала штормовая волна. Неожиданно для Василия глина под ногами будто ожила и двинулась навстречу волнам. Подмыло берег!
Первый удар в грудь сбил дыхание. Второй пришелся в голову. Топляки! Затонувшие бревна, что ходят под водой стояком! Они вздыбились от обвала кручи и будто оса-танели, вскидываясь черными рыбами между гребнями волн.
В воде и под водой острая боль быстро гаснет. Очень сильные и опасные для жизни удары кажутся тупыми, мягкими, поэтому Василий с большим опозданием ощутил, что ему не повинуются ноги...
Измученный, обессилевший, он ухватился руками за кустарники затопленного кургана ставропольских бакенщиков. По отмели, подталкиваемый волнами, выполз из воды на вершину когда-то высокого кургана, заросшего
шиповником. Очнулся Василий на больничной койке. Ноги в гипсе, грудь и голова туго перетянуты бинтами. Кто-то топтался перед дверью палаты. Глухо доносился женский голос:
— Нельзя к нему. Хирург категорически запретил всякие свидания с этим больным... Да, да, надолго...
Неуютно стало на душе у Олега Викторовича Жемчугова после вызова в горком партии по поводу Ярцева. Неуютность эта вселилась в него не на день, не на два. А тут еще тихий старикашка из парткомиссии горкома допытывается: что, да как, да почему приобщился член парткома завода к разбирательству дела Ярцева на парткоме строительного управления?
Нет, нет, Олег Викторович не научился критиковать себя, осуждать свои поступки. А многие ли умеют это делать хотя бы про себя? Ему просто хотелось скорее освободиться от этой неуютности в душе и даже от дружбы с Шатуновым, однако дело поворачивается все круче и круче. Возвратился с курсов секретарь парткома, которого замещал Шатунов, и уже проведено заседание по пересмотру решения, продиктованного Шатуновым и Жемчуговым с необоснованных позиций против Ярцева. Затевается какая-то говорильня вокруг этого вопроса.
И в какое время! Ведь вСе знали, рано или поздно нагрянет государственная комиссия. Нагрянет принимать вторую очередь завода.
Теперь стало известно, что основу государственного акта будут составлять заключения рабочих комиссий по всем пусковым объектам, что в первых пунктах акта обязательно найдет отражение характеристика условий труда я внутризаводского быта. А это значит, все так называемые «бытовки» — гардеробы, душевые, сушилки, буфеты, кухни, столовые, медпункты, не говоря уже о работе кондиционеров и вентиляционных устройств,— должны быть в полном порядке, в полном ажуре, без единой задоринки. Заглянул в цех, будто заглянул в завтрашний день.
Государственную комиссию возглавит не начальник главка Министерства автомобильной промышленности, как предполагалось раньше, а кто-то выше. Назван и срок прибытия комиссии. Срок не очень жесткий, но подумать только, пустили такую махину, и вдруг из-за какой-то «бытовки» или плохо работающей мойки посуды в акте появятся минусовые оценки. Пустяковый недогляд, а стыда не оберешься.
Однако весть из Москвы и разговор о том, каким будет государственный акт по второй очереди завода, не смутили представителя партийной комиссии горкома. Он неторопливо листал персональное дело Ярцева и, не отступая, все уточнял и уточнял смысл каждого листка так, словно это были мины замедленного действия, которые надо обезвредить, иначе все графы государственного акта почернеют от минусовых оценок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65