«маркизы». Столько астр, сколько ей было лет. Он очень гордился этой своей выдумкой, потому что для него в пирог, пусть даже из кукурузной муки, стави-лось столько свечек, сколько ему было лет, и за столом Вася усердно их задувал. Главное, надо было разом все их потушить. Его годы считали свечи, мамины— «маркизы».
Николай подсмеивался над всеми этими «первобытно-наивными ритуалами».
Но в свой день рождения тоже требовал подарков. Елена Ивановна, взглянув на часы, заторопилась. Скоро шесть, надо ведь что-то приготовить. Осадчие — люди свои, а вот Андрей с сестрой первый раз придет в дом.
Но она не жалела, что пригласила гостей. Нельзя же так жить, только своим кабинетом, делами:
Что же это Танюша не звонит?
И сразу же из прихожей ее голос:
— Значит, не я одна оставляю двери незапертыми? Поздравляю и желаю счастья, здоровья! А еще желаю великой реконструкции и благоустройства района; уменьшения количества жалоб. Кажется, все?
— Не все, но спасибо и на этом,— смеясь, ответила Елена Ивановна.
— Где разгружаться?
— На кухне. Зачем вы все это купили?
— Как зачем?! Пировать будем! — Татьяна поставила на стол шампанское.— Не была уверена, что вы, Елена, не забудете о своем дне рождения.
— Сначала и впрямь забыла, но потом ничего, даже гостей позвала. Садитесь, рассказывайте, что нового, как в больнице?
— Буду помогать и рассказывать,— отозвалась Татьяна, надевая фартук. Она чувствовала себя здесь как дома: было время, когда под предлогом ожидания будущей квартиры совсем сюда переехала. Тогда Елену Ивановну нельзя было оставлять одну. Татьяна боялась возвращения своей больной в прежнюю обстановку. Ведь она только-только поправилась, а дома все будет напоминать о постигшем ее горе.! Не могла оставить Елену Ивановну наедине с прошлым, наедине с тяжелыми мыслями, как не могла скрыть от Елены Ивановны того, что было между ней и капитаном.
Собиралась все рассказать, когда больная совсем поправится, считала, что такой разговор будет последним. Не захочет видеть ее Елена Ивановна. Знать не захочет.
Но все произошло совсем не так, как предполагала.
После дежурства Татьяна увидела в больничном саду Ярошенко. Подошла, села рядом. Некоторое время молчали.
Неожиданно Елена Ивановна подняла голову, внимательно взглянула на Татьяну и, не отводя глаз, тихо сказала:
— Я все знаю, Танюша.
Татьяна сжалась. Это был самый настоящий страх, потому что Елена Ивановна все еще нуждалась в лечении, нуждалась в ней, Татьяне.
И потому, что ничего не могла ответить, та, после долгой паузы, продолжала:
— Не терзайтесь, Танюша. Вы не виноваты в том, что случилось. Не были бы вы — нашел бы другую.
Любое обвинение, любой упрек было бы легче выслушать. Волнуясь, с трудом подбирая слона, Татьяна сказала:
— Я не заслуживаю снисхождения. Но я бы все равно вам потом сама рассказала. Не сейчас. Ведь это бесчеловечно!
Елена Ивановна успокаивающе коснулась ее руки, словно поменялись они ролями — и врач нуждается в поддержке больного.
— Просто кто-то случайно обронил: Лазарева ходила в дальний рейс. А что врача на «Иртыше» звали Татьяна— это я и сама знала. И не будем больше об этом. Я ведь понимаю ваше состояние.
Объяснение это не нарушило их взаимной привязанности.
Когда Татьяна, получила квартиру и переехала, они чуть ли не каждый день звонили друг другу, потому что встречаться удавалось редко.
— А новостей у меня три,— оживленно говорила Татьяна, открывая консервные банки.— Главная: Саша Минаков, наш Саша, заговорил. А ведь все сомневались.
— Вы-то не сомневались, Танюша! Это я хорошо помню. Сидели вот тут, на этом табурете, в три ручья плакали и твердили: поправится, он непременно поправится.
Татьяна смущенно улыбнулась, покачала головой:
— Не плакала... вам показалось. Но знала, чувствовала— вылечим!
— Что же он сказал?
— «Мама» сказал. Сначала смешно так: мамама! Три слога. Теперь Минакова убедится наконец, возьмет мальчика.
— Еще бы! Конечно, возьмет домой,—губы Елены Ивановны чуть дрогнули.
— И вторая новость,— поспешно продолжала Татьяна,—диагноз, поставленный Юрику, не подтвердился.
— И Виктор уже знает? — Ярошенко вздохнула с облегчением.
— Пока я просила Лизу подождать. Оперировать в Москве, конечно, придется, но не на мозге. Виктор ушел в рейс.
— Да, опять на «Иртыше». Возьмите, Танюша, тарелки — у меня руки мокрые.
Пожалуй, впервые Елена Ивановна упомянула об «Иртыше». И сразу же о тарелках, словно не придавала этому никакого значения.
— Да. И еще: вызывает профессор Сосницкий в Киев.
— Что-то у меня такое впечатление, будто ваш этот важный профессор немножечко влюблен.
— Ну что вы, Елена Ивановна! Разговор был прерван приходом гостей.
— Пошли, в кухню готовить шашлыки,— решительно объявил Андрей.— Именинницу надлежит ублажать. Иван, Вера, пошли!
— Ну что вы, право! Нельзя же...— попыталась возражать Елена Ивановна.
— Как же за четыре года, что живем в одном доме, мы с тобой, Любаша, не познакомились,— сказала Татьяна, подсаживаясь к девушке.
— Но вас я часто вижу. Вы всегда так красиво одеты и причесаны.— Любаша чуть-чуть смутилась и настороженно взглянула на Татьяну.
В кухне что-то загрохотало, и Елена Ивановна поспешила туда, а когда возвратилась, Любаша сидела возле зеркала в спальне. Татьяна же с помощью ножниц и гребня сооружала ей модную челку.
— Вы в самом деле председателем нашего исполкома работаете? — спросила Любаша, глядя на Елену Ивановну в зеркало.
— Работаю. А что?
— Так,— отвела взгляд и покраснела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126