И капитан добавил:
— Вы об этой передаче еще с Анатолием Любезновым поговорите.
— Хорошо, Николай Степанович.— Виктор взял радиограммы, но не уходил.— Вы о моем радисте не забыли?
— Нет, конечно. И он здесь отличился. У вас еще что-то? Говорите, Виктор Дмитриевич.
— Завтра у него день рождения.
— Знаю. Как обычно, поздравление по радио. Правда, торт, в какой-то мере, символический...
— Я радиограмму от его матери и брата уже принял, пока припрятал. Давайте подарим ему гитару. Нашу судовую электрогитару. Потом купим другую.
Николай Степанович достал сигареты, протянул Виктору и сам закурил.
— Я не против. Но зачем ему две?
— Та, что у него, гитара приятеля. На рейс дал. Олег как-то проговорился. А себе не купит.— Виктор понизил голос: — Все это сущая болтовня про голубые штаны. Он на берегу все для матери, для брата покупал. Отца нет — Олег в семье старший.
— Насчет гитары я не возражаю.
— Спасибо, большое спасибо!— Виктор благодарил так горячо, будто не Олегу, а ему до зарезу нужна была электрогитара.
— Минутку,— задержал его уже возле двери капитан и вышел к себе в спальню.
Вернулся он с двумя яркими свитерами в целлофановой, еще запечатанной, упаковке.
— Вручите завтра парню от имени и по поручению общественности.
— Ну зачем же, Николай Степанович? И одного достаточно.
— Они давно уже у меня лежат.
Виктор, догадавшись, кому предназначался подарок, не стал возражать.
Капитан остался стоять возле иллюминатора, глядя на обезлюдевшие причалы. Да, в тот рейс, перед тем, как его настигла радиограмма о страшной беде, купил он Васе этот подарок. Елене ничего бы не посмел привезти, а Васе... Несмотря на ссору с ним.
Лели не должна видеть этот неврученный подарок... Ведь теперь они придет истрепать.
Ему порой даже не верилось... Не верилось, что вернется домой, вернется в свой собственный дом. И, как прежде, будут ждать его из рейса.
Может, даже лучше, что не сразу после примирения они увидятся. Смогут немного привыкнуть к мысли о своей будущей совместной жизни.
Только бы вырваться, поскорее вырваться из этой проклятой блокады. Только бы. скорей кончилась война в этой далекой стране, с которой так переплелась и судьба «Иртыша», и его собственная жизнь.
Г Л А В А 50
Сосницкий прилетел специально для того, чтобы посмотреть Юрика и других ее больных. Татьяна волновалась. Было страшновато, что в случае с Юриком права оказалась она, а не профессор. Не вызовет ли у Сосницкого это определенную реакцию и не станет ли придираться ко всему, что ввела у себя Татьяна? Ведь уязвленное самолюбие такой величины, как Сосницкий, может повлечь за собой неприятности.
Но опасения Татьяны оказались напрасными. Степан Савельевич что сам заговорил о своем ошибочном диагнозе. Правда, по тону можно было заключить: настолько невероятна ошибка его, что сам себе не в состоянии ее объяснить.
Очень внимательно проконсультировал больных, о которых просила Татьяна. Ей это было совершенно необходимо для того, чтобы убедиться в правильности диагнозов и лечения. Если уж такое светило, как Сосницкий, ошибся, то надо перепроверять и себя, и своих коллег. Помнила последний разговор, когда профессор обронил замечание, что нельзя врачу болеть с каждым своим бо- льным, вместе с ним умирать — сил не хватит. Говорил, а сам... При всей своей занятости помнил о Юрике, прилетел для того, чтобы вместе с ней осмотреть, поговорить о дальнейшем лечении.
Будь кто-либо другой на месте Сосницкого, очевидно, не пожелал бы лишний раз напоминать о своей ошибке. Но вот настоящий ученый счел своим долгом приехать — без всяких просьб, по своей доброй воле.
— Я оказался прав в главном, мой очаровательный коллега,— сказал Татьяне после тщательного осмотра Юрика.
Татьяна чуть приподняла брови.
— В главном — это в вас,— объяснил профессор.
— Как это понимать? Комплимент? — сдержанно спросила. Ведь никаких иных отношений, кроме служебных, между ними быть не может.
— Почему же комплимент? — усмехнулся Сосницкий.— Там, где ошибся учитель, исправил ученик. Диалектика! Я ведь еще в институте обратил на вас внимание как на будущего талантливого медика.
Татьяна снова недоверчиво улыбнулась.
— Хорошо, я вам напомню. В клинике была больная с очень неотчетливыми симптомами заболевания. На занятиях не только ваши товарищи, но и опытные невропатологи путались в диагнозе. И вот весьма кокетливая девчонка категорически заявляет: розовый лишай. Отменяет антибиотики, элениум и прочее и назначает валериановый корень, хвойные ванны, мед, фрукты, сон на свежем воздухе. Было?
— Как вы запомнили? — поразилась Татьяна.
— Такие вещи педагоги запоминают. Студент, который, вопреки старшим товарищам, высказывает свое мнение и убежденно его отстаивает, очень дорог. А в больнице — казалось бы, совершенно безнадежная жена капитана с подозрением на реактивный психоз.
Да, именно в случае с Еленой Ивановной Татьяна могла бы поверить в себя, но не об этом тогда думала. Совсем, не об этом.
— Так что ваши очаровательные синие глаза тут ни при чем. Вы специалист, которого не прочь был бы заполучить не только наш институт. Все это следовало сказать вам там, в Киеве. Но я опасался, что не так буду понят. Теперь это исключено. Я хочу, чтобы вы знали: в пауку для вас открыты обе створки дверей, и у нее, у науки, вы не имеете права красть свои силы и время.
Татьяна некоторое время смущенно молчала. Ничего подобного за все эти годы она от профессора не слышала, его слова взволновали, даже растрогали. Всегда в себе сомневалась, всегда боялась ошибок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126