Если б хоть немного поколебалась... Значит, предложила только для того, чтобы он не простудился. Самое разумное — попрощаться. Кажется, все ясно.
И не мог уйти. Тяжело ступая, поднимался по лестнице к двери, которая вела в его и не его дом. Припомнилось, как первый раз шли они по этой лестнице, как первый раз увидели первую свою квартиру, свой дом. Впереди, прыгая через ступеньки, мчался Вася. Он радовался не меньше их — потому что отношения его с хозяйкой, у которой снимали квартиру, зашли в тупик. Теперь не будет никакой хозяйки. Совсем никакой!
Николай и Елена вместе переступили порог, на секунду задержались в прихожей. Крадучись, обменялись поцелуем и оба засмеялись от радости.
— Мы у себя дома, мальчишки! — весело сказала тогда Елена, вошла в комнату и села на чемоданы. Других вещей у них не было.
Мог ли предположить, что когда-нибудь вот так, неуверенно, ему придется переступать этот порог?
Хотел сесть на диван, где когда-то спал Вася, но не сел, взял стул.
В комнате все, как прежде, только новые полки над столом. Книг прибавилось, и на столе — толстые, в серых обложках, справочники.
Елена в прихожей надевала комнатные туфли.
— Ты ведь тоже вымок, скорей переодевайся,— подгоняла.
— Да-да, конечно.
— Твои вещи в шкафу.
Николаю Степановичу показалось, будто он ослышался. Не в чемодане —в шкафу? Он раскрыл дверцы. Все на месте: белье, носки, костюм. Пять лет. Пять лет лежат его вещи, словно ждут хозяина...
Неужели Леля ждала? А он только сегодня набрался храбрости, решился. Надо было раньше прийти. И не было бы этих пустых лет. Долгих лет, о которых и вспоминать не хочется.
— Если б чайку... — постарался, чтобы голос его звучал естественно, даже шутливо.
- Хорошо. Я напою тебя чаем,— отозвалась Елена.
Переодеваться пошел в спальню. Теперь тут стояла одна кровать, вторая, разобранная, виднелась из-за неплотно прикрытой двери стенного шкафа. На пуфе, возле трельяжа, брошено что-то голубое — немного шелка и кружева.
Хотел вернуться в столовую, но там Елена уже накрывала на стол.
Переодевшись, сунул свою рубашку в портфель.
В столовой на столе стояли уже хлеб, масло, печенье и розовые, фарфоровые, «под перламутр:» чашечки. Сервиз, который ему когда-то очень понравился. Купил его, кажется, в Марселе или в Италии.
При виде этих знакомых вещей неловкость, которую он только что испытывал, прошла.
— Тебе покрепче? — Но вопрос Елены, заданный обычным вежливым тоном, снова поверг его в сомнение. Забыла, что любит очень крепкий? Но даже если б забыла — зачем подчеркивать? Или это она нарочно? Вот и хлеб нарезала (раньше это делал только он), пододвинула масленку — он гость. Гость, за которым хозяйке надлежит ухаживать.
Снова не находил он ни одной подходящей фразы. А Елена, рассеянно помешивая чай, думала о чем-то своем.
— Когда опять был на Цейлоне,— начал он и запнулся. Цейлон! Ведь именно после цейлонского рейса пришла на «Иртыш» Татьяна и был с Васей памятный разговор.
Но у Елены эта фраза не вызнала никаких ассоциаций. Не по рейсам вспоминала события, происходившие в ее жизни, поэтому, отвлекшись от своих мыслей, она вежливо сказала:
— Я слушаю.
— Да нет, я так. Чай купил там отличный,—поспешил ответить Николай.
Она улыбнулась опять-таки из вежливости и кивнула — очень важно, где и какой он покупал чай.
Неужели же ни одной мало-мальски толковой фразы он так и не скажет? Если б протянуть сейчас руку, коснуться ее руки, сказать: «Леля!» И больше ни одного слова. Она бы поняла. И все как прежде.. Но он не смел. Что-то в ней изменилось.
Это незнакомое ему и влекло к ней еще больше, и создавало невидимую-, неодолимую преграду.
Но так уйти он не может. Надо сделать один хоть какой-то шаг к Леле. Потом будет еще труднее или вовсе невозможно. Только сейчас, когда они так неожиданно встретились.
Пять лет врозь. Достаточно? Можно: если не забыть,
то хоть простить.
— Леля,— негромко, сразу осевшим голосом проговорил он и коснулся ее руки.
— Леля?—Уголки ее губ дрогнули, подняла глаза,
глубокие, влажные. Только взгляд не тот, не прежним, которым когда-то смотрела на него.— Леля...— чуть слышно повторила, и в глазах такое страдание, словно не тогда, а теперь, в это мгновение, наступил конец тому, что было самого светлого между ними. Смотрела она не на мужа, а куда-то мимо его плеча. И он знал, куда обращен ее взгляд: в рамке из черного дерева, портрет Васи.
Если бы не то, что случилось, если б не мальчик. Но ничего не изменить, не поправить. Вася всегда будет между ними. Никогда ничего не повторится.
Так почему же он, Николай, все еще сидит здесь? И почему она не сказала все сразу?
— Я пойду... Лели - Он добавить больше ничего не смог.— Пойду, - и все еще чего-то ждал.
Она поднялась нерпам.
Шагнул к двери, снопа остановился, беспомощно оглянулся. Никакого другого дома не будет, потому что никакой другой ему не нужен.
И, зная, что ничто не изменится, он все же не смог и не хотел сдержаться:
— Леля... Леля, разреши мне еще прийти.
Та, прежняя, Леля не смогла бы ответить, как ответила эта:
— Тебе нужно взять вещи?
— О чем ты говоришь? — испуганно воскликнул он и, не глядя на нее, негромко сказал:—Ведь ты все понимаешь,
Она некоторое время молчала.
— И ты все понимаешь,—снова чуть дрогнули ее губы.— Есть невозможное. Не переступишь. Прощай. — Она отвернулась и подошла к письменному столу.
Но он успел прочесть в ее глазах и скорбь, и былую нежность. Это было и самое главное, и самое страшное: она еще любит, но не позволит любить себя. Не позволит себе изменить памяти сына.
ГЛАВА 33
Дверь в «малышовую» палату была приоткрыта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126