Только Нина жалела ее, утешала по-своему: а ты им не молчи, ты им назло, назло...
Татьяна-не умела делать «назло». Она безропотно бегала по магазинам, убирала, помогала Олежке готовить уроки. Ничего этого в доме не замечали. Она не помнила ни ласки, которой щедро наделяли Олежку, ни внимания. Не называли ее ни Танюшей, ни Танечкой только — Татьяной.
Иногда представляла себе, как мама подойдет, наклонится к ней: «Танюша, проснись...» Таня крепко-крепко обняла бы ее, прижалась к теплой щеке.
Но ничего этого не было.
С какой радостью шла замуж за Тихона Семеновича, человека вдвое старше ее. Быть может, и не любила его. Но была глубоко признательна за внимание, за ласку и заботу.
А потом после каждого визита матери — та приходила ежедневно — его надутая физиономия. Встретился Алик. Веселый и безалаберный. Никаких претензий, никаких недовольств. И окончательно порвались те слабые ниточки —оказалось, нет больше любви к Тихону Семеновичу.
Сделав большой крюк, Татьяна прошла к больнице парком и, совсем успокоившись, поднялась к себе в отделение. Передавая дежурство, доктор Жигулин сказал, что несколько часов назад к ним поступила больная Ярошенко.
Женщину доставили прямо из аэропорта. Ездила хоронить сына. Очевидно, психический ступор. Доставила ее в больницу соседка по дому.
Жигулин посмотрел на часы. Отец многочисленного семейства, он работал где-то еще и всегда боялся опоздать.
— У вас еще целый час в запасе,—сказала Татьяна, перехватив его взгляд.— Я постаралась пораньше прийти.
— Да, да, спасибо.
— Родственница привезла больную?
— Я же сказал — соседка. Вот тут фамилия. Родст венников нет. Боюсь, плохи ее дела. Лучше бы в психоневрологическую клинику отправить.
— Почему же привезли сюда?
— Работает в системе морского флота. Нашим детским комбинатом заведует.
— Вам и карты в руки. Вылечим, она вашего младшего к себе в детский сад определит,— улыбнулась Татьяна.
— Уж вы скажете! Виталику только два месяца!— Жигулин расплылся в улыбке и снова взглянул на часы.— Еще успею за Машенькой и Толей в школу забежать. Лучше, если ие сами будут переходить улицу.
— Еще бы, — согласилась Татьяна,
Сняв халат, Жигулин направился к дверям.
— Да, у этой Ярошенко тетрадь какая-то в руках. Не отдает. Заберите, когда о ней забудет. И все же лучше бы в клинику.
Татьяна узнала ее сразу. Узнала женщину, которая так доброжелательно, так тепло к ней отнеслась там, в горсовете. Татьяна совсем не была избалована теплотой и отзывчивостью окружающих, поэтому часто вспоминала ту милую женщину, представляла даже, как, встретив ее где-нибудь в городе, поблагодарит, скажет, что тронута заботой, казалсь бы, совсем чужого человека.
И вот она ей встретилась. Безучастное лицо не выражало ни горя, ни отчаяния, ни испуга — ничего. И пустые глаза. Глаза, которые недавно светились таким участием. Истощение нервной системы. Не нужно быть боль-
шим специалистом, чтобы определить заболевание Яро-шенко.
Надо сразу, сегодня же, пригласить психиатра, проконсультироваться с ним. Говорили, что в английском журнале была недавно статья о новом методе лечения. Надо поехать в библиотеку мединститута, взять там журнал и посмотреть литературу, зайти еще на кафедру, поговорить. И главное — увидеться с профессором Сосницким.
Татьяна подошла к койке, на которой, сгорбившись, сидела больная. Может, есть надежда? Хоть какая-нибудь надежда! Ласково спросила:
— Вы знаете, где вы? Знаете, что в больнице? Елена Ивановна не подняла головы, не изменилось похожее на маску лицо.
— Вы меня помните? Я приходила к вам на прием.— Татьяна пыталась выяснить, полная ли у больной потеря памяти или только частичная, поэтому продолжала осторожно расспрашивать:— Где ваш муж?
Едва уловимая судорога пробежала по лицу. С усилием, словно не могла противиться какому-то внутреннему приказу, Елена Ивановна невнятно произнесла:
— Погиб... под Ленинградом.
Значит, не весь мозг поражен психической травмой. Есть еще надежда.
— А где дети? — тихо спросила Татьяна. Продолжая смотреть в одну точку, больная снова с
трудом выговорила:
— Он придет... сын... — И прижала к груди клеенчатую тетрадь.
— Непременно, непременно придет,— успокоила Татьяна.— А сейчас сделаем вам инъекцию. Уснете.— Обернулась к сестре: — Димедрол, сердечное...
Укола Елена Ивановна не почувствовала. Опять перестала замечать доктора, сестру.
Задремала она после второго укола. Татьяна села рядом, с жалостью глядя в бескровное, исхудавшее лицо, на широкую прядь волос надо лбом. Недавняя седина.
Что ждет несчастную женщину?
Она может вообще не выздороветь, никогда не стать той, прежней, какой встретилась Татьяне несколько месяцев назад.
Вероятно, повлияла на больную не только смерть сына. Были, несомненно, еще и наслоения тяжелых переживаний, напряженная работа.
Если б только удалось ее вылечить. Только бы удалось!
Татьяна наклонилась, попробовала осторожно взять у нее тетрадь. Но и в глубоком сне Елена Ивановна не разжимала рук.
В этот день Татьяна не пошла домой, не пошла к Нине. Ненадолго прикорнула в сестерской. Утром говорила с главврачом, который настаивал на переводе Ярошенко в специальную больницу. Потом консультировалась с психиатром, профессором областной клиники Сосницким.
Профессор ее поддержал:
— Полечите. Забрать больную мы всегда успеем. Тем более, что судить о ее состоянии рано, и пока, повторяю, пока не вижу еще стойкого нарушения.
— Сегодня больная получила растирание, душ, психотерапию.
Сосницкий одобрительно кивнул. Эту хорошенькую женщину он отлично помнил еще по институту и великодушно заметил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126