— Не могу.
— О! Я придумала! Я сейчас! — вдруг радостно вскрикнула она и опять убежала в исполком.
Ярошенко, поняв из Любашиных слов о положении Сизова, распорядилась вручить ему ордер на старой квартире.
Потом Любаша разыскала своего «рационалиста» и стала просить его помочь ей перевезти дядю Колю. Алик только пожал плечами: есть о чем говорить! Через несколько минут Любаша, он и его. приятель Петя, такой же крепыш, как Алик, были у Сизова.
Пока пришел Василий Иванович — младший брат Сизова — ребята успели даже вещи расставить.
— Я... Мне сказали... Все не верил. Спасибо, детка, спасибо, родная! — Он бросился к Любаше и крепко обнял ее.
Сизов-старший прикусил дрогнувшую верхнюю губу.
— А разве я что? Я... Это они там...— смутилась девушка.
— И всем вам спасибо! Мне сказали...
— Главное, исполкому— спасибо,—обратился Алик к Сизовым.
— Нет, нет — сначала ей спасибо, а потом — исполкому! Девушка покраснела.
— Некоторые люди стесняются, когда их благодарят,—сказал Петя и тоже покраснел.
— На своей коляске теперь ты и в кухню и в ванну сам проедешь,—обернулся к брату Василий Иванович.— Ах, Любаша, Любаша, ты даже не представляешь, что сделала для пас! Мне сюда две минуты ходу.
Любаша незаметно моргнула ребятам: надо поскорей уйти. Не так уж она много сделала, чтобы столько благодарить. А тех, кто помог,— их ведь здесь нет.
Она так и сказала, когда шли по улице, и немножко удивилась, что Алик с этим согласился.
ГЛАВА 41
Несмотря на вызовы, в клинику Минакова не пришла. За четыре месяца ни разу не навестила сына, поэтому Татьяна сама отправилась к ней.
В ответ на звонок послышался веселый голос:
— Минутку! Сейчас открою!
«Минутка» оказалась весьма продолжительной. Наконец Татьяне отворили дверь.
— Вы ко мне? — удивилась Минакова, нехотя отступая от двери.
Татьяна вошла в комнату — приглашения не ждала.
— Дорогая мама, когда же вы возьмете своего сына, своего Сашеньку? — очень мягко спросила Татьяна.
Лицо молодой женщины застыло. Минакова села, в кресло, положила ногу на ногу и, не глядя на Татьяну, бросила:
— И не собираюсь брать.
— Он уже лопочет «мама»,— будто не слыша ответа, продолжала Татьяна.
— Вы не имеете права навязывать мне неполноценного ребенка. Я консультировалась с юристом.
— Почему неполноценного?! — возмутилась Татьяна.— Он здоров!
— Ой, ради бога!..— раздраженно воскликнула Минакова.
— Я его лечащий врач, повторяю: малыш совершенно здоров. И вообще — при чем тут юрист?! Вы — мать, Сашенька — ваш сын, зачем же какие-то консультации? — Татьяна старалась подавить обиду и говорить спокойно.
Минакова подошла к горке, взяла бокал и стала наливать себе сок. Густой, темно-красный, лился он упругой струей. Татьяна не могла отвести взгляд от бокала.
— Гранатовый,— сказала Минакова, перехватив ее взгляд, и сделала несколько больших глотков.— Самый полезный. Вы попробуйте его пить в течение месяца.
— Саша такой смышленный, ласковый мальчик,— тем же ровным голосом продолжала Татьяна.— Все его любят, и вы полюбите. Вы и теперь его любите, но стараетесь заглушить в себе это чувство.
— Не знаю я его и не люблю,— перебила Минакова, допивая сок.— Он мне чужой, поймите. Нарочно не ходила, чтобы к нему не привыкать. Да и куда мне его взять?! В одну комнату? Я работаю. А на личной жизни — совсем кроет поставить?
— Но ведь другие матери...
— У них другие дети!—снова перебила Минакова.— А мой не вырастет таким, как все.
Татьйна резко повернулась к ней, посмотрела в круглые, выпуклые, как у птицы, глаза, медленно проговорила:
— Саша совершенно здоров, а вы не верите только потому, что не хотите верить.
— Да, не хочу! Наконец-то поняли! Отдайте его в Дом ребенка, раз он здоров.
Татьяна долго молчала. Если б ей раньше сказали, что существуют такие матери,— не поверила бы. Понимала, если Минакова и возьмет Сашу, то не будет к нему отно-
ситься, как Мария Степановна — нянечка. Понимала, однако, надеялась: мать побудет с сыном, привыкнет, полюбит. Природой заложена в женщине любовь к своему ребенку. Она ли не насмотрелась, как эти несчастные матери находят причины не держать детей в больнице, вернуть ребят, чтобы самим делать все необходимое. Иная даже ночью сидит у дверей, только бы узнать, как спит малыш.
— Саша такой веселый, такой живой. Ведь вы потом будете нам благодарны за то, что уговорили взять его.
— Не уверена! — И Минакова, не таясь, глянула на часы.
Больше не к чему объясняться. Можно было бы привести Сашу сюда и оставить. Но Татьяна не решилась бы на это. Напугает малыша. А это ему совсем противопоказано.
— Когда болел, врачи, няни нотами не спали, дежурили. А вы...
— Я вас об этом не просила.
— Не просили. Но когда решились иметь ребенка, обязаны были думать: его надо будет воспитать.
Минакова резко повернулась к Татьяне, уперлась кулаками в бока:
— Думала! Да, думала: муж будет, семья! А он пьяница. В двадцать четыре — пьяница. Лежал там у вас. Тоже тогда говорили: здоров, забирайте! Не говорили бы, так и ребенка не имела бы. Хватит! Намучилась с ним, теперь с этим его... Не заставите! Никакие законы не заставят жизнь свою окончательно загубить. А папочку по вытрезвителям ищите, пусть воспитывает то, что произвел на свет.
— Замолчите! Не смейте так о Саше!
— Ладно,—безразлично произнесла Минакова и бережно поправила волосы.— Я все сказала. Да и с отцом-то ребенка мы в официальном браке не были, так что и к нему никаких претензий. Нет отца.
— Знаю. Мальчик на вашей фамилии.— Татьяна тоже совсем как будто успокоилась, только замок, щелкнув, сломался на сумочке, которую она мяла в руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126