— Чего-чего?!
— A тoгo! Кыш отсюда прочь вон бегите своих мышей ловить по вонючим норам. И чтобы духа вашего здесь не было!
Столь активный наезд не произвел на гостей никакого впечатления. Лишь один из них дружелюбно оскалился и поманил Василя пальцем:
— Не кипятись, приятель, подставь-ка свое ушко, я тебе кое-что интересное расскажу. А потом мы уйдем. Ты ведь именно этого хочешь?
— Вы уроды, педики, гомики и демократы вонючие. Я сейчас кое-что нехорошее скажу о вашей маме. Слушаете?
— Слушаем, слушаем.
— Я ее сто раз имел на тюках макулатуры. Имел всюду — хоть это вы понимаете?
(— спятил мужичок, уже и самих чертей не боится. едва ли выудим что-нибудь путное… а из этого следует, что мы исполнили приказ, по крайней мере, постарались исполнить, а теперь начинается вторая часть задания, творческая — Делайте, что душе угодно, уж мы-то знаем, что ей угодно!):
Нику заранее развеселился и изобразил показное подобострастие на физиономии:
— Василь Васильевич, ну подставьте ушко!
— Никакой я тебе не Васильевич, ну да ладно. Валяй, болтай и уматываетесь на хер отсюда. Уже утомили.
Не успел Василь наклонить шею, в надежде услышать что-то интересное, как в хрящ с хрустом вонзились острые, как бритва, зубы и откусили ухо. Нет, гордись своим учеником, Ганин, не ухо, а ушную раковину. Точнее, просто отрезали. Какое-то время ее обсасывали, перебрасывая языком от щеки к щеке, как леденец, а потом выплюнули на пол:
(— грязное, волосатое, дерьмо!)
Нику скорчил отвратительную гримасу и из уголков его рта начала капать темноватая кровь. В ответ брови Василя удивленно приподнялись и практически встретились с корнями волос:
(— и вот что интересно: мое личное ухо валяется на полу, будто морская раковина на песке, по щеке хлещет кровь, но абсолютно не больно и даже любопытно — а что же дальше будет?)
А дальше произошло вот что:
Вторая морда наклонилась к оставшемуся уху и откусила и его — для симметрии, что ли. Как бритвой срезала. Потом курносый нос отгрызли, затем губы зажевали. Ну, а следующим актом, морды ловко расстегнули пояс Василя и сдернули шаровары:
(— и вот что интересно: как это им не противно? это же антисанитария какая-то! неужели и член не побрезгуют откусить?)
Не побрезговали. Хорошо, а что же дальше? Какую еще хирургическую процедуру сотворят с его телом?
…И вот уже осоловевший правый глаз удивленно рассматривает выковырянный левый, повисший на толстом сосуде и свешивающийся из темной дыры точно в том месте, где совсем недавно была глазница. Так вот, поверх этого сосуда, что уже само по себе странно, жирно стекает коричневая кровь и капает прямо на кончик потертого ботинка. Прямо на кончик!
А потом внутри стало гораздо интересней, чем снаружи. Там, в мозгу, куда Джике почти уже добрался своим длинным острым мизинцем сквозь отверстие на месте ноздрей, неожиданно вспыхнула яркая картина странного хоровода, прощальный глюк от ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВА ЖИЗНИ:
Василь стоял в центре овальной пустой комнаты, а вокруг него набирал обороты дьявольский хоровод. В диком танце без названия все быстрее и быстрее кружилась теплая компания — пожелтевшая книга без обложки, хвост ящерицы, череп невинно убиенного, коты, а также его собственные откусанные уши и нос:
(— все-таки есть у режиссера этого действа чувство меры: если бы еще и член присутствовал, было бы совсем неприлично! тогда бы и цензура могла не пропустить)
У всех участников из самых разных потребных и непотребных мест росло по две маленькие ручки, которыми они цепко держались друг за друга.
Через некоторое время хоровод остановился, а потом начал вращаться в другую сторону.
(— и до чего же хитро себя ведут — чтобы голова у меня не закружилась, знают, поди, что с детства проблемы с вестибулярным аппаратом, а ведь я основная фигура на этом представлении и обязан досмотреть его до конца)
Тем временем, участников прибыло, преимущественно за счет людей — вот отплясывает Ганин со свернутой шеей, выкаблучивается жена-гадюка, Яночка голыми сиськами трясет и даже жирный священник не отлынивает, умудряется креститься в такт музыки. Люди, предметы и части тела прекрасно ладят по части ритма и композиции, и носятся вокруг опешившего Василя, как сумасшедшие. Они освоили новый танцевальный элемент и дополнительно вращаются вокруг оси, заодно высоко подпрыгивая. Освещает эту нелепую сцену красный камень, вынутый из цепкой Ладони и вместо светильника прикрепленный над двустворчатой дверью с надписью ВЫХОД.
Потом хоровод постепенно начинает снижать обороты, потом рассыпается, а еще потом все провожающие (ибо нет сомнений — именно проститься с Василем они пришли) обступают его с двух сторон, формируя две стройные шеренги, упирающиеся в двери:
(— они хотят, чтобы я шел к выходу, они говорят: выйдешь и перестанешь чувствовать боль… скажите на милость, как благородно! я боли и так не чувствую, что, засранцы, выкусили?! управы на вас нет — развели тут клоунаду!)
Впрочем, надо было идти — что-то подталкивало Василя и у того не осталось ни сил, ни желания сопротивляться этому импульсу. Оставался лишь один-единственный парадоксальный вопрос:
(— но вот что интересно: если бы заодно откусили и руки, чем тогда я бы открыл дверь?)
Но рук для этого не потребовалось. Белые створки распахнулись самостоятельно, дыхнув на Василя холодной и беспредельной пустотой. Ледяной, черный, мертвый и соответствующий еще десятку самых отрицательных эпитетов воздух обжег его изуродованное лицо, заставив неожиданно почувствовать острую боль. А может и не лицо оказалось обожжено, а сама душа?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138