На видном месте и первое издание Вампира, написанного в 1819 году доктором Полидори, близким к семье Байрона и повесть Шеридана Ле Фану Камилла. Несколько стендов посвящено Стоккеру. Хотя Лилиан и считает его бессовестным похитителем романа, именно на базе образа лиричного и леденящего кровь Дракулы и писались основные сценарии дракулиады. Специально для СССР уделено немало внимания и раскрытию темы в русской литературе — Вию Гоголя и Вурдалаку Толстого.
И лишь третий зал непосредственно касается замка Келед и жизни самого известного вампира на свете. Большинство экспонатов непосредственно относится к той эпохе и той местности, где взошла кровавая звезда Влада Цепеша. Среди них наиболее интересны:
— церковные книги Арефы, где напротив фамилий некоторых умерших, вместо диагноза деревенского доктора, красуется летучая мышь
— амбарная книга экономки Келеда, где тщательно расписаны деньги, уплаченные за девушек и юношей, привозимых в столовую поставщиком пищи Джелу
— письмо барона Надсади к графу Дракуле с просьбой поскорее прислать сыновей проверить Локкус и много других бумаг, связанных с бароном.
Столь пристальное внимание к этой одиозной личности Лилиан оправдывала необходимостью разоблачить расхожую версию, что барон Надсади и граф Дракула — одно и то же историческое лицо. Лилиан убедительно показала, что помимо кровавых преступлений, причина подобной версии кроется в фамильном гербе Надсади — драконе. В Валлахии дракон являлся символом дьявола, поэтому и возникла терминологическая путаница
Заслуживает внимания и коллекция картин, висящая на стенах того же зала:
— портрет какого-то дальнего родственника семейства. Возможно, он действительно когда-то был прописан в Келеда, но не выглядел ни зловещим, ни таинственным и его блеклые глаза вовсе не следили кровожадно за окружающими, как это иногда любят описывать
— портрет самого графа Влада в полный рост. Нарисованный с оригинала богомазом из числа подданных, он хранится в замке Амбрас, в окрестностях Инсбрука, в Тирольских Альпах. Владелец замка, герцог Фердинанд, живший в 18-м веке, имел две слабости — красивых женщин и коллекционирование портретов всяческих уродцев, маньяков и извращенцов. В его паноптикуме на холстах, Дракула являлся самым заметным и дорогим. Он гордо висел между изображениями человека-волка Гонсалва с Канарских островов и человека-буратино, жившего больше года с глазом, пронзенным колом. Половина туристов посещала замок именно затем, чтобы посмотреть на страшного вампира и порадоваться, что он давно мертв. Одной Лилиан известно, чего ей стоило заполучить этот портрет на прокат у нынешнего молодого владельца.
— великолепная копия великого Дюрера. Его Портрет молодого дворянина в красном изображает именно Дракулу. То же лицо видно и на одной из картин его серии Апокалипсис.
Уже издали Йон видит Ладонь, находящуюся под стеклом, видимо, на сигнализации. Чем ближе он подходит, тем сильнее кружится голова, бешеней колотится обычно почти неподвижное сердце, обморочнее становятся воспоминания. Вот Ладонь уже рядом, рукой подать. А в глубине камня… невероятно — там еле-еле, но виден силуэт летучей мыши! Обман зрения? Вроде, нет…
Но ведь это значит, что все три Ладони находятся где-то поблизости!!!
Табличка под экспонатом поясняет:
Ладонь
Семейный талисман. 17 век.
Принадлежал Мириам, дочке Графа Дракулы.
И вдруг словно электрический разряд проходит по телу Йона. Именно сейчас, в этом странном городе Москва, в этом странном ЦДХ, на этой странной выставке происходит их долгожданная встреча — его и сестры.
Чем дольше Йон вглядывается в камень, погружаясь в его пучину, тем дальше отступает реальность. Голубые огоньки, словно рожденные подслеповатыми глазами летучей мыши; выплывают в зал, блуждая вокруг и образуя волшебный искрящийся туман. Предчувствия, долгие, как века разлуки, звучащие в сердце, как гул исчезнувшего моря в столетней раковине, смутные, как свет звезды, отразившейся от провала вселенной, они осуществляются!
Голубые огоньки, или пушинки тополя, но скорее всего снежинки, постепенно превращаются в невесомую и непрозрачную вуаль, все плотнее окутывавшую Йона. Потом вуаль разрывается, словно под лезвием острой бритвы и обрывки снежной материи уносятся куда-то вдаль, где становятся падающими кристаллами в виде призм и кубов. Потом все повторяется.
И вдруг пелена тумана начала распускаться по нитям и, словно на волшебном ткацком станке, стал появляться образ женщины. Ее лицо еще не приобрело знакомых черт, но Йон уже не сомневался, что это Мириам. Он зажмурился, а когда открыл глаза, ее силуэт неподвижно стоял посреди зала, в котором уже не было ни людей, ни экспонатов. Да и зала никакого не было — его границы изменились, стены приобрели плавность очертаний и, словно гигантские морские скаты, уплыли куда-то на бесконечность. Там бесновалась страшная буря, вспыхивали яркие серпы молний и грохотал гром, а здесь царило ледяное безмолвие.
Йон не двигался, боясь даже вдохнуть, ибо прекрасное видение могло исчезнуть. Остановись, мгновенье!
Мириам подошла к брату почти вплотную и протянула руку, словно хотела дотронуться, словно тоже не верила в реальность происходящего. Ее лицо глядело умиротворенно и равнодушно, но глаза оставались закрыты. Что там, во взгляде — любовь, укоризна, затхлость могилы, ожидание встречи или предупреждение? Этого Йон не знал. Он одновременно хотел и боялся взгляда оттуда и протянул руку навстречу прозрачным пальцам.
Господи, как же хрупок мир наших иллюзий, как эфемерен — только тронь, и рассыпется в тысячи крохотных искорок, в миллионы невесомых песчинок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138