Хотел было попрощаться, да промолчал. Тяжело вздохнул он полез в свою нору.
Григорий же истово крестился и внимательно осматривался по сторонам, дабы не перепутать местоположение. Едва люк встал наместо, святой отец, несмотря на тучность, довольный поскакал домой — именно так скачет молоденький козлик за столь же молоденькой козочкой. Ловко он провернул это дельце!
СТРАШНЫЙ СУД
Читая непонятную молитву, стоя на стертых коленях перед импровизированной могилой, тщетно пытаясь договориться с Голосом, Василь знал, что заслужил эти испытания. Он заслужил большего — мучений. Но если попытаться описать его состояние одним единственным словом, то он жалел. Жалел об убитом друге, жалел и о том, что пригласил этого жирного батюшку, похожего на свинью — и дела не сделал, и продать может, но больше всего жалел себя. Хоть и не особо черноикорно он раньше шиковал, но были и дом, и работа, и жена. Да и грудь у нее не такая уж и обвислая — грудь, как грудь…
Так он читал, и стоял, и жалел, и вдруг почувствовал, до чего же он ужасно устал.
— Прости меня друг, прости… Я завтра еще почитаю.
Голос особенно не протестовал и Василь, пятясь, добрался до кровати и сразу же отрубился.
Но ему спать пришлось недолго. Над головой что-то дико залязгало и загромыхало, послышались какие-то звуки явно потустороннего характера. Потом все стихло:
( — ух, показалось… сейчас до двадцати досчитаю, и спать: раз, два, три…)
Нет, не показалось. Через несколько мгновений эти странные шумы повторились и даже громче, чем раньше, ибо Василь уже прислушивался. И надо ли говорить, что произошло это на счете тринадцать?! И надо ли говорить, что подумалось:
(— страшный суд начинается, злые демоны пришли за моей пропащей душой…)
В помещение, помимо неприятных звуков, будто динозавр над ухом зубами лязгает, проникла странная вибрация. На полочке начал подскакивать единственно не уничтоженный объект — подвески из магического корня. Василю сделалось жутко, так жутко, как еще никогда не бывало. Ужас охватил его бедную голову стальными обручами и начал сжимать. Обещал же священник кару небесную — но не так же быстро, даже грех замолить не дали! Все земные страдания и неприятности показались сущей ерундой, детскими шалостями, кухонным стеклом, треснувшим после выстрела из рогатки, едва Василь представил себе ад. Представил очень зримым, реальным. В зримом аду не душа абстрактною метафизически страдала, а ежедневна терзали тело — поджаривали на сковородках, снимали кожу, отрезали по сантиметру плоть. Ты умирал в муках и через минуту рождался заново, чтобы снова пройти ужасные пытки.
Уткнувшись побледневшим лицом в подушку, Василь неожиданно спазматически задергался и прокусил грязную наволочку. Ему в рот попало несколько перьев, которые никак не выплевывались, и Василь горько-горько заплакал. Ему безудержно захотелось стать маленьким. очень маленьким, еще меньше, и спрятаться если не материнской утробе, то за свою добрую бабушку, как когда-то, очень и очень давно:
Юный Василь сбежал из детского сада, спасаясь от манной каши. Он и сейчас иногда по пьяному делу недобро вспоминал свою воспитательницу Раису Ивановну, заставлявшую несчастных детей эту мерзкую кашу есть. Пока все, до последней ложки, в рот не запихнешь, со стола не встанешь. Зайдя на кухню, Василь пронюхал, что именно эта бяка ожидается на ужин и дал деру во время дневного сна — вылез в окно и домой. Уже рядом с домом за ним увязалась здоровенная всклокоченная дворняга. Она страшно рычала, готовилась его разорвать на части, как Тузик кепку и почти уже настигала, да на счастье попалась его бабушка — грелась на лавочке и читала книгу.
Бабушка спрятала испуганного мальчика за спину. Потом, правда, говорили, что дворняга добродушная и просто хотела поиграть, но все равно страшно. Никогда не любил он таких игр.
Василю захотелось стать не просто маленьким, а незаметным, исчезнуть, раствориться. И тогда, какая бы жуткая чертовщина не явилась по его грешную душу, посмотрит она по сторонам, под кровать заглянет, убедится, что никого нет, и уйдет:
(— ложный вызов!)
Пролежал Василь в тягостном ожидании расплаты неизвестно сколько, периодически «ощущая» прямо над головой какую-то суету и шебаршение и боясь посмотреть. Он ведь доподлинно знал, что ОНИ наверняка с рожками и хвостиками. В такие минуты дооолго тянется время, словно вообще замирает.
Однако рев понемногу затих и послышались вроде как людские голоса, то ли спорившие, то ли вяло переругивающиеся. Василь и его скромное жилище, похоже, никого не интересовали. Расслышав несколько знакомых матерных сочетаний, кандидат на прием к сатане окончательно убедился — ничего потустороннего, а уж кто там конкретно бузит — милиция, бандиты, жена — да всем будет рад!
Василь глубоко вдыхал, набирался смелости и, наконец, решился выползти из своей берлоги. Сквозь люк, который изнутри блокировался толстым болтом, пробивался свет. Коленки у Василя снова затряслись:
(— да сейчас ведь ночь! неужто светопреставление начинается?)
Но отступать было поздно:
(— эх, была-не была!)
Выдернув стопор, Васидь чуть-чуть приоткрыл крышку люка и высунул один глаз, который сразу же пришлось зажмурить от яркого, солнечного света. Значит, ночь прошла, а с ней и все злые силы и привидения… Слава богу!
Но едва глаза привыкли к свету, перед ними предстало зрелище неожиданное, не геенна огненная, но все-таки:
Вдоль переулка стояло несколько танков — да-да — обычных советских танков, а один, совершенно новенький, располагался буквально в десяти метрах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138