А это уже политика, а не хухры-мухры! Тут обычным выговором не отделаешься…
Ганин и не отделался. Отнюдь. Впрочем, уволенный не по собственному желанию, а гораздо хуже, он не жалел ни о скверной формулировке, ни о чем-либо другом, ибо эта подлая девка являлась самой настоящей Тварью. Да такой, которой еще никогда по земле не ползало. Именно Ирчик сочинил мерзкий бездарный стишок, вскоре размноженный на облупленных стенах женских туалетов всех четырех школьных этажей:
ГАНИН-ПОГАНИН УЧИТ НАС
БИОЛОГИЧЕСКОЙ ДРЯНИ САМ ИДИОТ,
КОЗЕЛ И ДУРАК ПЬЕТ НАШУ КРОВЬ,
КАК ВУРДАЛАК
Ганин специально приходил в школу в выходные дни с ведерочком краски замазывать эти паскудные строчки. Однако, с началом учебной недели строчки неумолимо и фатально возобновлялись. Иногда даже в черной траурной рамочке и с совершенно неостроумной подписью:
Чарльз Дарвин. Из поэмы об уроде Ганине.
Бывало и так, что его академическую фамилию рифмовали не просто с Поганиным, а с Препоганиным, а дурака заменяли на слово схожее по звучанию, но более обидное, матерное. Эти лексические изменения, как учитель экспериментально заметил, происходили именно тогда, когда Ирчик получала очередной железный двояк.
И ведь однажды он почти схватил эту Тварь за руку на месте преступления, но, увы, почти. А ведь казалось, все уже на мази:
Краем глаза увидев, как Ирчик достает из портфеля баночку с черной масляной краской, потрепанную кисточку и, заговорщически подмигивая соседке по парте, тянет руку, отпрашиваясь в туалет, Ганин мудро разрешил. Затем выждал минутку, повелел ученикам самостоятельно разучивать раздел про глистов и помчался следом. Да подвело его нетерпение, а может и судьба-гадюка подвела, но ворвался он в женский туалет слишком рано, непростительно рано — Ирчик и еще одна девка сидели на унитазах и усердно тужились.
Последовало долгое и нудное разбирательство с лишением премии и запретом вести продленку — а это, как никак, лишний полтинник в месяц. Уж не спровоцировала ли опрометчивый поступок эта гадина, намеренно «засветив» баночку с краской? А могла и отправится в туалет безвинно потоксикоманить. В любом случае — тварь!
Вурдалак из мерзкого туалетного стишка напоминал Ганину старшую сестру Клару, и это напоминание утраивало тягостное ощущение от туалетного творчества Ирчика.
Десятилетняя Клара, то же порядочная стерва, когда они вместе жили в Пеньках, вместо милых детских сказочек еженощно почивала младшего братика разнообразными страшными и глупыми историями о сосущих кровь.
Фантазия Клары, в отличии от мозгов, работала изрядно и, когда выходила на простор, не знала тормозов. С превеликим трудом уснув, маленький Ганин постоянно ворочался, постанывая от периодически подкатывающего ужаса.
Но бывало и еще хуже, когда, будучи в особо бессонном и шутливом расположении духа, Клара будила мальчика посреди ночи:
— Ей, соня! Ты слышишь эти ужасные звуки? Кто-то скребется в наш дом со стороны кладбища!
Конечно, он слышал эти скрежет и стук, но и догадываться не мог, что это сестра исподтишка стучит ногой о стенку и возит маленькими железными грабельками по железной спинке кровати:
— Это упыри вылезли из могил и рвутся к нам полакомиться молодой кровушкой.
Ганин трясся мелкой и крупной дрожью и умолял: Ну не надо, пожалуйста на что обычно слышал вполне логичное: А я что могу сделать? Теперь, пока не подкрепятся, не успокоятся.
Потом он писался во сне, а мегера-сестра наутро его высмеивала и рассказывала любознательным деревенским олухам, каким жалким сыкунишкой в очередной раз оказался ее кровный братец.
На всю жизнь он запомнил сеструхино двухголосье, открывающее каждую новую ночь пыток:
— Что это за скрип в ночи?
— Это упыри встают из могил.
— Что это за шаги за стеной?
— Это упыри собрались на ужин.
— Что это за скрип половиц?
— Это упыри проникли в дом и идут к твоей спальне.
— Что они собираются делать?
— Пить твою кровь.
— Буду ли я жить завтра?
— Нет, ты умрешь этой ночью!
Вот какая вариацию на тему Придет серенький волчок и укусит за бочок, вот какой густой местный колорит!
Но не только мерзкий стишок и скверные ассоциации бесили Ганина в Ирчике. Самым страшным и постыдным являлось желание — Ганин ее хотел, сексуально, плотски, похотливо. Да, да, вы не ослушались, хотя это и не эротический роман, против истины не попрешь — он хотел эту подлую тварь, эту дрянь, эту малолетку. Хотел остаться с ней наедине, стянуть фирменные джинсы с округлой попки и оттянуть трусики в сторону — не порвать, не снять, а именно оттянуть. Ну, а потом…
Для активизации эротических фантазий Ганин выкрал ее симпатичную фотку с доски СПОРТИВНАЯ ГОРДОСТЬ ШКОЛЫ и повсюду носил с собой. Когда выдавалась свободная минутка, он запирал кабинет на ключ, заклеивал жвачкой отверстие от сломанного замка, доставал фотографию и принимался на нее мастурбировать. Началось это милое занятие около года назад, и за это время Ирчикина физиономия основательно покрылась слоем засохшей спермы. И не сосчитать сколько живчиков-сперматозоидов нашли свой бесславный конец на некогда глянцевой поверхности! Даже курносый носик перестал показываться. Вот тебе и вся биология.
Но вернемся к увольнению:
До последнего момента в Ганинской душе еще теплилась надежда на чудо и снисходительность своих бывших коллег по учительскому цеху, но ни того, ни другого на свете давно нет. А так жалко было терять насиженное место в теплом классе среди заспиртованных наглядных пособий и пыльных демонстрационных плакатов… А может и не жалко? Что это, предел мечтаний?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138