В номер робко сочился голубоватый рассвет раннего якутского утра, и где-то за рекой, сжигая тучи, медленно поднималось солнце. И хотелось верить, что все это: и раннее утро, и звезды, и заря, и солнце, и все-все, что есть на земле,— все это существует ради самого главного на земле— большого человеческого сердца. Сердца, которого не оценишь никакими богатствами ни на земле, ни за ее пределами.
Мы улетаем из Якутска ранним утром. Ночью выпал снег, и город будто бы помолодел, стал чище, светлее. Снова под крылом самолета тайга... Когда мы летели сюда, в тайге буйствовала золотая осень. Безграничный океан лиственниц и тонкоструйных березок очень напоминал громадное гречневое поле где-нибудь в Орловской или Курской областях. А теперь тайга хмурая, неприглядная, лишенная теплых живых красок, черно-белая.
Вспомнились стихи Кедрина:
Не мерена вдаль и не пройдена вширь, Покрыта тайгой непроезжей, У нас под ногой распростерлась Сибирь Косматою шкурой медвежьей...
Широким стальным серпом замахнулась на тайгу река Лена, да так и застыла в могучем молчаливом стремлении. Ощетинилась на нее тайга, подступила к самым берегам, опрокинулась в неспешные воды — хмурая, низкорослая, с жилами корневищ поверх веч-номерзлой земли.
Раннее солнце падает в тайгу и вдруг слепит глаза ярким незимним светом, отразившись в бесчисленных каплях неба — якутских озерах. Летим час, другой — ни дымка, ни жилища, ничего на сотни, на тысячи километров. Что-то еще скрываешь ты в недрах своих, маревая якутская тайга? Какие богатства хранишь, недоступные пока человеку?..
Но скоро, очень скоро распахнется под крылом самолета многоцветье «звездных» вечерних городов, которых нет пока еще на картах. Приглушенно загудят турбины, и самолет, покойно покачивая крыльями, устремится к разграфленному, будто шахматная доска, бетонному полю аэродрома. А город — словно громадная чаша, полная электрического света. Нет в нем привычных улиц, кривых переулков, нет центра и пригорода. Многоэтажные дома связаны друг с другом крытыми мансардами-улицами. А над городом, оберегая его от лихих ветров и многоснежья лютой северной зимы, — громадный пластмассовый купол с яркими лампами дневного света. На улицах люди в легких, красиво сшитых костюмах, ребятишки в шелковых теннисках и легоньких платьицах. За чертой города — январь, ртуть в термометрах съежилась и застыла у цифры минус 60. А на улицах — плюс 18. Недалеко от аэродрома, там, где Лена делает крутую извилину, застыли гигантские портальные краны. Там речной порт.
Громадный бетонный пирс пустынен. Но в незамерзающих круглый год доках на белых пароходах, что покачиваются под пластмассовым куполом, не затихает работа. Речники готовятся к навигации.
Тепло и жизнь городу дает небольшое здание атомной электростанции, притулившееся к хмурым диабазовым скалам левобережья.Город построен не за пятнадцать — двадцать лет, а всего за три с небольшим года. В нем нет деревянных строений — только бетон, алюминий, пластмасса, стекло... Громадный пирс по частям привезен по воде и построен всего за пять месяцев. А пластмассовый купол над доками поднят несколькими рабочими за один день. Строительство атомной электростанции обошлось на сорок процентов дешевле, чем гидростанции такой же мощности. И заводы, которые не отличишь по внешнему виду от жилых зданий, максимум экономичны и производительны. Почти все технологические процессы на них автоматизированы. Строительство этого города обошлось государству несравнимо дешевле, чем строительство Мирного.
Сказка? Пожалуй, нет! Все рассказанное нами — не плод докучливой фантазии. Все это уже есть в мировой строительной практике. И города с радиально расположенными «крытыми» широкими улицами. И железобетонный пирс, привезенный готовыми частями с железобетонных заводов из освоенных районов, собранный на месте всего за пять месяцев. И северные города с микроклиматом, позволяющим жителям суровой Арктики круглый год ходить без пальто. Все это имеет реальную почву и, главное, экономические расчеты —цифры.
А цифры говорят за то, что «звездные» города Севера— не сказка, а явь, которая скоро станет былью у нас. Нужно только смелее и решительнее отказываться от старой практики в строительстве, практики — «абы сдать». Ведь все, что строится у нас на Земле, строится ради человека и для него. А наш человек, честное слово, заслужил себе полное право жить в городе-сказке.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Бывают же такие встречи!
Прошло два с лишним года после того, как в Нуре-ке мы работали бетонщиками. Судьба опять свела нас вместе в одной из командировок, на этот раз — в Братске. Мы приехали на строительство лесопромышленного комплекса. Не помним уж точно, за какой-то цифрой нам надо было зайти в управление. Вдруг на одной из дверей видим табличку: «Главный инженер Ю. Н. Чайковский».
Неужели Юрий Николаевич?!. Мы знали, что он уехал из Нурека — как будто бы на Киевскую ГЭС. И вот встретиться здесь? Не часто судьба журналистская балует такими счастливыми встречами! Несмотря на протесты секретарши, распахиваем дверь,—он!
Седая голова, удивительно молодое просветленное лицо, все те же порывистые жесты... В кабинете сидел народ, и в первое мгновение Юрий Николаевич взглянул на нас недовольно, а потом... Словом, потом все было, как и положено тому быть: расстались мы уже на следующее утро. И конечно же разговор шел только лишь о Нуреке.
Вскоре после того, как повесть наша «Колобок, Чайковский и бетонщики» была опубликована, начальник «Главгидроэнергостроя» Иван Сергеевич Шикторов — да, тот самый Шикторов — прислал в редакцию журнала письмо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33