— Ну поехали... А отпустят ли?
— Я уже все продумал. Ты приди к директору и скажи: направляет райком комсомола по путевке. Если директор проверять станет, так только у меня, в промышленном отделе, уж я-то сумею наговорить. А своему секретарю скажу: условия там трудные, собралась группа ребят, и требуется с ними обязательно представитель от райкома. Отпустят!..
Так и уехали эти парни, совсем не летуны, всю жизнь, исключая службу в армии, прожившие в Ленинграде. И вовсе не ребяческое легкомыслие руководило ими, оба они — люди трезвые, есть у них жесткие принципы, через которые они никогда не пересту-
пают, да и обоим уже под тридцать, у каждого — семья, дети. ...Условия в Мирном были трудными. Сперва — мороз. Одна деталь, чтобы дать представление о якутском морозе.
Кухню в столовой срубили из круглого леса, а над «залом» натянули палатку. Если попадешь на обед во второй партии, то выйдешь из этого «зала»... мокрым: над тарелкой, скажем, со щами поднимался густой пар и оседал инеем на полотнище; когда ставили на стол новые тарелки, то пар из них растапливал этот иней, сыпался сверху дождь... Причем есть щи надо было с бешеной скоростью и стараясь загребать ложкой от краев тарелки, иначе, по краям, щи смерзались в лед.
Но и такая столовая появилась не сразу. Вообще в первое время, пока не пробили зимник от Мухтуи, с продуктами было плохо. Был хлеб, и было три вида консервов — муксун в масле, камбала и щука в томате. Каждое утро в палатке Орлова разыгрывались такие сценки:
— Ребята, а что я на ужин ел, не помните?
— Камбалу, что ли?
— Нет, муксун.
— Ох и надоел этот муксун!.. Киньте-ка мне щуку!
И тот, что поближе к углу, в котором стояли купленные на общие деньги три ящика с консервами, кидал ему «щуку»... А летом — комарье, топь. Ох и гиблое здесь место было! На стройплощадке гусеницы, шины, сапоги настолько размесили почву, что ездить здесь стало со-
всем невозможно. Приходилось таскать на себе доски за сотни метров. А попробуй протащи, когда и порожний-то, того и гляди, провалишься по пояс в «окно».Многие не выдерживали. Рассказывают, было так: придет в Мухтую пароход, и сколько сойдет с него народу на берег, столько же поднимется по трапу наверх. Убегали даже тогда, когда машины в Мирный не ходили — развезло. Уходили пешком. Лишь бы глаза не глядели на невзрачные домики в грязи, чахлые кривые березки, неуютное низкое небо, затянутое гарью лесных пожарищ. Ждать становилось невмоготу.
Таких и не удерживали. Только собирали группами человек по пять-шесть и чтобы хоть у одного из них было ружье: на тот случай, если вывалится из тайги медведь. И давали им единственный наказ: доберетесь до Мухтуи, непременно звоните сюда, чтобы не искать вас попусту в тайге. Наказ этот выполняли все, хоть и приходилось иным пропускать пароход, чтобы дозвониться в Мирный... Законы тайги. Они крепче всех иных законов. Им подчиняются даже люди, слабые духом.
Из бригады Орлова не убежал ни один человек... Иногда люди бывают мужественными, потому что они хотят быть такими и сами вырабатывают в себе упорство, терпение, решимость. Такое мужество тоже способно на подвиг. Но . оно — обязательно — многословно, слишком уж дорогой ценой достается, ценою жертв, отказов от привычного, и если человек не расскажет об этих своих жертвах, ему все кажется: не поймут... Но бывает мужество, приобретенное как бы
с молоком матери; человек не может быть не мужественным— и все тут. Для такого не надо слов, в крайнем случае — одна, брошенная вскользь, шутка. Зачем говорить о том, что само собой разумеется?
— Почему у вас никто не убежал?
Миша Орлов улыбнулся своей почти девической улыбкой.
— Так нам нельзя было: у нас ведь в бригаде все в начальниках ходили.
— Как так?
А так. Был «начпрод» (закупал на всю бригаду продукты, по утрам вставал на час раньше — готовить завтрак). Был «начфин» (все деньги ребята отдавали ему и без его разрешения не могли израсходовать ни рубля). Был «начтоп» (снабжал палатку дровами). Был «горводхоз» (снабжал палатку водой). Был «старшина» (обязанности старшины известны всем). Был «замполит» (это — Миша Лейконен). Был даже «начальник КГБ» (это владелец единственного ружья,— «надо же было ему какую-то должность придумать»). Все подчинялись друг другу неукоснительно, потому что знали: не послушаешься сейчас, в другой раз тебя не послушают. Ну, а в крайних случаях собирался «семейный совет». Впрочем, до этого доходило редко. Стоило пригрозить: «Смотри, потребую созыва семейного совета!» — и провинившийся мгновенно никнул.
Не то что побега, даже прогула ни одного не было в, бригаде. Впрочем, нет... Надо уж быть до конца правдивым: один прогул был. Не стоит называть имени этого человека... На первое мирненское Первое мая завезли сюда слишком уж большое количество спир-
та, должно быть, не меньше полубочонка на брата (греха нечего таить, в то время пили здесь много). Отгуляли орловцы положенные два дня, да, на беду, один не попал в ногу со всеми: он быстро хмелел, засыпал, а похмелье приходило ночью. Парень вставал, мучась, пытался разбудить хоть кого-нибудь, но все посылали его к черту. Тогда он наливал ровно столько стаканов спирта, сколько человек в бригаде, и пил:
— За Орлова, за орлиху и орлят... За начпрода, начпродиху, начпродят...
Словом, у этой «веселящейся единицы» похмелье, как говорят, превращалось каждый раз в пьянку самостоятельного значения. Очнулся он, кажется, только на шестой день, поднял с кровати голову (бригада только что вернулась из тайги) и спросил:
— Ребята, а на работу нам не пора?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33