.. Я вообще скажу: если бы не «мама»...— Он усмехнулся и пояснил: — Назначили на фабрику самой главной
Зинаиду Петровну Белых, так мы ее «мамой» за заботу прозвали,— целыми днями она с машины не слазила, выбивала на складах, в тресте, что нужно было,— и ведь находилось же все это! Так вот, если бы не «мама», так мы бы и посейчас фабрику строили.
...Кого же вы обманывали, Виктор Илларионович, нас или орловцев, и зачем?
Мы хотели, было спросить об этом, но промолчали. Какой смысл?.. Да и нам ли вот так, прямо в лоб, судить Тихонова? Тихонова, который поднимал здесь все с самого начала, вынес самое тяжкое, здоровье порушил, который год с лишним жил в вагончике и, когда срубили здесь первые дома (нам рассказывали об этом), отказался от квартиры, предложенной ему, отдав ее многосемейному плотнику?.. Нам ли ловить на слове Тихонова, который вот сейчас сидит перед нами и говорит так убедительно, веско, не торопясь, объясняет непонятное, который так обходительно вежлив и важен, который, несмотря на свою занятость, все-таки нашел, время принять нас. Нет, мы не могли судить его. Мы промолчали. Чтобы как-то разрядить атмосферу, один из нас спросил:
— Виктор Илларионович, а тот вагончик, в котором вы жили, цел еще?
И впервые во взгляде Тихонова мелькнула не ложная, а искренняя заинтересованность, он улыбнулся просто и весь как-то ожил.
— Вагончик? Цел, конечно, и стоит в Мухтуе на том же самом месте, где и был. Вокруг него дома теперь, а он стоит. Я никому его не даю трогать! И даже ночую в нем, когда в Мухтую приезжаю.— Он вопросительно взглянул на нас и, видимо уверившись в на-
шей доброжелательности, добавил: — Вот кончим стройку, пойду на пенсию и обязательно его в Москву увезу, обязательно! Чего бы мне это ни стоило...
На мгновение нам почему-то стало жалко Тихонова... Но разговор опять уже стал испытующе официальным.
— Что за человек был Черепанов? Говорят, на драгах он все дело завалил?
— Вот именно он. Понимаете, был мальчишка, такой нагловатый, самоуверенный,— у меня в тресте в производственном отделе. Так Ладеищиков, секретарь горкома бывший, не знаю уж, из каких там соображений, забрал его к себе завом промышленного отдела. Естественно, там он, мягко говоря, не справился. Надо куда-то переводить? На маленькую должность неудобно Ладейщикову показалось. И он настоял, чтобы сделали Черепанова начальником прииска.
— Как же так — без вашего согласия? Таких прав у него нет.
— А-а!—Тихонов поморщился недовольно.— Развелось здесь сейчас сорок два начальника, работать только некому. Устроили из горкома диспетчерский пункт, во все хотели влезать! — И замолчал, давая понять, что об этом он говорить больше не хочет.
— Виктор Илларионович, это правда, что из-за того, что все машины были брошены на Айхал, «Вилюй-гэсстрой» остался без материалов и пять тысяч рабочих вынуждены были бездействовать месяцами?
— Неправда! Могли занять их хотя бы на той же третьей фабрике, на фундаментах,— цемент тогда был.
И опять он просчитался, не подозревая, что мы-то уже успели облазить третью фабрику, всю, и знали: проекты по ней дали до сих пор только на земляные работы,— где уж тут развернуться! А на фундаментах — разве мыслимое это дело —занять на фундаментах (сотню пустячных ямок выкопать и забетонировать) несколько тысяч человек!.. Но спорить с Тихоновым опять-таки мы не стали.
— Какого вы мнения о Батенчуке, Виктор Илларионович?
— О Батенчуке?.. Что ж, человек он хороший и механик преотличнейший, но...— он сделал многозначительную паузу, и мы почувствовали, сейчас последует еще одно доверительное откровение,— начальником стройки он впервые, учиться ему еще многому надо, а не лезть, как это иногда бывает, поперед батьки в пекло. Не дипломат он, нет. А без этого начальнику строительства нельзя... И еще — не умеет он сосредоточить силы на главных объектах. Пример этому—, с третьей фабрикой — я приводил.
Да, сам Тихонов — дипломат отличный... Он опять нам стал рассказывать об Айхале, о тамошних трудностях, и опять в его голосе — второй раз за весь разговор — прозвучали по-человечески теплые нотки, по которым мы поняли: для Тихонова, так же как «его» вагончик—не просто вагончик, так и Айхал—не просто руда, концентраты, проценты, а нечто неизмеримо большее... И мгновенно вспомнилось: Галкин, сдержанно-деликатный Галкин показывает нам нарисованную красками на большом фанерном листе схему айхаль-ского рудника и города, которую разрабатывал его институт, и спрашивает с трогательной ребяческой встре-воженностью: «Как? Нравится?.. Нет, правда, нравится? Ведь вы смотрите, здесь все обозначено, есть и
специальный поселок для строителей, временный, в стороне от основного города, вот он, а вот это — водовод; смотрите, как хитро мы здесь использовали естественный уклон площадки... Вам действительно нравится?.. О-о! Айхал будет строиться совершенно иначе, чем Мирный. Ведь взять хоть жилье для строителей. В Мирном оно не было предусмотрено, поэтому и влезли в черту города всякие «Нахаловки», палатки, времянки да и основное-то жилье строилось абы как, лишь бы где жить. Нет, на Айхале все будет иначе! Хоть готовили проект — с нашими-то силами! — в рекордно короткий срок!..»
И еще вспомнилось: в столовой незнакомый нам рабочий горячо доказывал своему собеседнику: «А Айхал? Разве это не темпы? За несколько месяцев пробить по целине зимник, завезти все оборудование, материалы, построить фабрику и начать давать алмазы— это не темпы? Да это же... это же подвиг, если ты хочешь знать!..»
Строже, определенней всех судит всегда о предмете тот, кто не знает этого предмета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33