Платить им меньше десяти рублей в день мы тоже не можем, не все же энтузиасты.
Батенчук. Но ведь отвечать-то мне, а не рабочим!
Начальник ОТЗ. А мы докажем министерству, что выработка в этом году у нас запланирована неправильная. Убытки? Поедем в конце года в Москву на финансовую комиссию и докажем, что убытки были неизбежны. Спишут — и все тут. Ну, не получим премии за экономию,— черта ли в ней! На зарплату проживем.
Батенчук (вздыхает). Ну что ж, давай так...
Но где же действительный выход из положения?..
Мы не экономисты, мы просто делимся с читателем своими впечатлениями и соображениями, вызванными опытом наших поездок по некоторым стройкам. Нам, как журналистам, хотелось бы поставить этот вопрос. Может быть, вся суть в том, чтобы сделать более точными, более практичными, приспособленными к конкретному разнообразию условий справочники ЕНиРа? А может быть, следует подумать над тем, чтобы привести к общим знаменателям нормы и расценки, по которым стройка рассчитывается с государством (сниповские), и те, по которым она расплачивается с рабочими (енировские)? Сделать так, чтобы принцип материальной заинтересованности более тесно был увязан с механизацией строительства, чтобы не было ножниц между степенью механизации и фон-
дом заработной платы. Не ликвидируются ли при решении всех этих вопросов перерасходы фонда заработной платы на стройках?
Мы ждали Ивана Сергеевича Ладейщикова, он только что вернулся в Мирный с охоты. В нашей комнате стоял промозглый холод. Рамы за лето рассохлись и никак не хотели плотно закрываться, при--чем в одной из них не было стекла, его выбило взрывной волной. На полу, в лихом шаманьем танце, кружилась невесть откуда залетевшая пушинка, точно такая же, какие роняют по весне среднерусские тополя.
— Нехама, делай ночь! — крикнул один из. нас знаменитую бабелевскую фразу и, содрав с кровати одеяло, завесил окно. Мы включили свет и почему-то уж очень пристально обвели глазами наше жилище. У нас, видимо, начинался припадок клаустрофобии. Последнее время мы старались как можно реже бывать в своем «номере».
Дверь отворилась.
— Простите, но я по-свойски, без стука.
На пороге стоял невысокий, плотно сбитый человек в недорогом, но ладно сшитом и аккуратно выглаженном синем костюме. В глаза нам сразу же бросилось молодое, чисто выбритое лицо с покатым большим лбом, чуть раскосые желтые глаза, упрямый подбородок. Что-то было в этом лице простое и вместе с тем строгое, решительное, подчиняющее себе.
— Иван Сергеевич?
— Ладейщиков.— Он протянул белую, но крепкую и суховатую руку.
— Садитесь, у нас и кресло для гостей есть. — Кресло действительно было. Большое, мягкое, с красной обшивкой. Для себя мы в шутку решили, что на нем в свое время восседал грозный якутский князь.
— Кресла не надо,— улыбнулся Иван Сергеевич. Улыбка у него скупая, строгая, но освещающая каким-то уж очень добрым светом все его открытое лицо. — Я, если не возражаете, на кровать сяду. Время у меня, — он мельком глянул, отогнув рукав, на часы,— два часа. Улетаю в Якутск за новым назначением, так что давайте сразу же о деле. Как говорят, без обоюдной разведки.
И то ли оттого, что держался Иван Сергеевич непринужденно, открыто, попросту, то ли оттого, что весь его вид располагал к откровениям, мы решили — действительно, не надо терять время на никому ненужные деликатности и окольные фразы.
— Скажите, Иван Сергеевич, необходим был «айхальский подвиг»?
Ладейщиков на мгновение задумался. Легонько провел белыми нервными пальцами по залысинке у виска.
— Я твердо уверен: чем быстрей мы откажемся от практики штурма в строительстве, от показного благополучия, тем больше принесем пользы государству, и главное — добра нашему человеку. С начала тридцатых годов мы очень часто строим сперва заводы и фабрики, а потом уже жилые поселки, клубы, школы, детские сады и больницы. Раньше, может быть, практика эта была и необходима. Слишком велик был про-
мышленный голод. Проще было те алмазы, которые добыты на Айхале, взять в этом году в Мирном, бросив все средства на расширение местных, мирненских, мощностей? Наладить ритмичную добычу на драгах, ввести в строй (полностью) фабрику номер пять. Ведь айхальский полуфабрикат приходится сейчас возить в Мирный и тут окончательно «доводить» его. Дело это нелегкое. Мое мнение и тогда и сейчас было определенное — строить Айхал по-новому. Подготовить жилье, вести работу строго по плану, создавая фабрику, рудник. И не допускать того критического положения, которое имело место летом на строительстве Мирного. Но, к сожалению, мне не удалось доказать правильность такого мнения, хотя я и был не одинок. К тому же совнархоз и обком заняли противную нашему мнению позицию.
— А что совнархоз? Какая роль его во всей «айхальской истории»?
— Якутский совнархоз до сих пор ведет неправильную политику по отношению к «Вилюйгэсстрою». Там считают: главное — чтобы строители сдавали новые объекты. А как они строят, в чем им следует помочь, какими жертвами даются новые объекты,— это совнархоз не интересует. Такая политика, на мой взгляд, вредная, не государственная. Ведь даже в условиях «штурма» Айхала Тихонов находил возможным выделить часть машин для завоза материалов в свое стройуправление. А совнархоз считал это нормальным, тогда как вилюйгэсовцы, как говорят, сухую корку без соли доедали.
— А что же Тихонов? Он что за человек?
— Тихонов вынес всю тяжесть первых якутских алмазов на своих плечах. Человек он героический, волевой, опытный. Но и — сложный. Вы знаете, он долгое время работал за границей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33