Воевода Сухожилин-Таракан Ч сын полка, он в армии Елизаветы дослужился
до сержанта, а по хлопотам проживавшей во Ржеве княгини Хилковой был про
изведен в офицерский чин и назначен ржевским воеводой.
Несет он бремя службы вот уже двадцать лет, сначала был корпусом строен, з
атем стал богатеть, толстеть. Сначала ходил бритым, в парике, затем, махнув
рукой на приказ, отпустил бородищу и лохматые волосы, как у кержака. Нрав
у воеводы крутой, горячий, глаза завидущие, руки загребущие, да к тому же и
добрым разумом не наделил его господь, водились за ним такие фокусы, что
Ч ах! Но милостию божией, доброхотным заступлением престарелой княгини
Хилковой, а наипаче через взятку златом, снедью и чем попало, воевода Тара
кан всякий раз выходил из-под суда бел и чист, аки снег блистающий. Слава т
ебе, господин, и тебе, княгиня, и вам, продажные суды, продажные души, велика
я слава и честь во веки веков. Аминь.
Мороз за щеки хватает, поросенок визжит, купец покряхтывает. А вот и богат
ый каменный воеводский дом. У ворот в полосатой будке дремлет будочник с
алебардой на плече, возле его ног рыжая шавочка по-сердитому пошавкивае
т.
Ч Песик, песик, на! Ч с опаской оглядываясь на собачку купец юркнул во дв
ор, сдал поросеночка на кухне с низким поклоном воеводихе, сам Ч в канцел
ярию.
Пусто, столы заляпаны чернилами, гусиные перья разбросаны, пол в плевках,
в рваных бумажонках. На воеводском, под красным сукном, столе Ч петровск
их времен зерцало, пропыленные дела, на делах разомлевший кот дремлет, на
д столом в золоченой раме её величество висит, через плечо генеральская
лента со звездой, расчудесными глазами весело на Долгополова взирает.
Нет никого, в открытую дверь мужественный храп несется, надо быть, сам вое
вода после сытой снеди дрыхнет. Долгополов топнул, кашлянул. Храпит нача
льство. Долгополов двинул ногой табуретку, двинул стол, барашком крикнул
:
Ч Здравия желаю! Это я…
Храп сразу лопнул, воевода замычал, застонал, сплюнул и мерзопакостно из
волил обругаться:
Ч Эй, писчик! Ты что, сволочь, там шумишь, спать не даешь? Рыло разобью!
Ч Это я, отец воевода, Ч загнусавил высоким голосом Остафий Трифонович.
Ч Раб твой худородный, купчишка Долгополов челом тебе бить пришел. Не пр
огневайся, выйди, отец-благодетель…
В доме жара, от печей горячий воздух тек, обрюзгший большебрюхий воевода
выплыл из покоев в подштанниках, в расстегнутой рубахе, босой.
Волосы всклочены, борода лохмата, глаза бараньи, губы толстые. За окном су
мерки, в канцелярии серый полумрак.
Ч Ты чего, дьявол, стучишь? Ч крикнул воевода. Ч Ах, это ты, Долгополов? Я
думал Ч подканцелярист… Пошто поздно? Присутствие закрыто ведь, Ч вое
вода рыгнул, перекрестил рот, почесал брюхо, сел за стол. Ч Что скажешь?
Ч Ой, отец воевода. Сергей Онуфрич, до твоей милости я, пашпорт хочу исхло
потать, хочу в Москву да в Казань-город ехать по спешным делам моим.
Ч Эй, дай-ко-те квасу мне! Ч опять крикнул воевода и пожевал пересохшими
губами. Потом прищурился на Долгополова, державшего под пазухой два тюр
ючка с красками, подумал: «Прощелыжник… Давно бы тебя, прощелыжника, надо
бно в кнуты взять, в тюрьме сгноить… Ишь ты, тюрючки.
Мне люди добрые мешками носят». И воевода, отдуваясь, прохрипел:
Ч Пашпорт тебе надобен? В Москву? В Казань?
Ч Так точно, милостивец, Ч переступил Долгополов мозольными ногами и б
лагопристойно покашлял в горсть.
Воевода вдруг заорал:
Ч Марья! Квасу! Ч и стукнул жирным кулачищем по столешнице.
Спавший на столе кот в испуге вскочил, хищно прижал уши, хозяин сшиб его на
пол, а купчик рыбкой нырнул в кухню, принес деревянный жбан и кружку белог
о фаянса. Воевода окатил душу холодненьким, перевел дух и сказал:
Ч Нет, не будет тебе пашпорта. Ты весь век свой шляешься, не сидится тебе н
а месте-то… Ты хлюст порядочный…
Долгополов сунул тюрючки на скамейку, всплеснул руками и, скосоротившис
ь, повалился на колени:
Ч Милостивец, батюшка! Не губи, выдай… Самонужнейшие дела у меня в Казани
.
Ч С пустыми руками к воеводе не ходят. Нет, не дам…
Ч Я твоей супруге поросеночка живенького принес. Сосунок. К Рождеству Х
ристову выкормишь.
Ч Поросеночка? Сам ешь. Не больно корыстен поросенок твой. Ступай с богом
, не дам.
Ч Батюшка, воевода пречестной! Ч взмолился Долгополов. Ч Я ныне челов
ек разорившийся, панкрут, сам изволишь знать… А в дороге чаю дела поправи
ть, может, паки богатым стану, паки откуп в Питере сниму, золотом засыплю т
ебя, отец.
Ч Ты на посуле, как на стуле… Знаю тебя, хлюст ты… Ступай!
Воевода встал и ушел в покои, захлопнув дверь.
Долгополов покачал сокрушенно головой, вышел ни с чем на улицу.
Сумерки сгущались. На западе широкая заря стояла. На желтом небе, как на зо
лоте, синели маковки церквей и колоколен. Будочник, взгромоздившись на п
риставленную к столбу лестницу, оправлял фонарь, подливая в него конопля
ное масло. На мрачно прошагавшего Долгополова рыжая шавочка пошавкивал
а. На душе у Долгополова кошки скребут. Ну да ничего, он этого воеводу-хаба
рника еще уломает.

Ч А ну-ка, стукнусь к Твердозадову, авось еще не дрыхнет, авось деньжат с н
его сдерну; без деньжат куда пойдешь, Ч вслух подумал опечаленный Остаф
ий Трифонович.
Купец Абросим Твердозадов канатную фабричку имел, почитался в больших т
ыщах, недавно кирпичную церковь старообрядцам пожертвовал, но был груб,
суров и на руку дюже ерзок. Во Ржеве до пятнадцати таких канатных завезен
ий, купцы делали из конопли веревки самым незатейливым способом, а в рабо
тных людях у них городская голытьба да оброчные крестьяне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31