Мы искали речные ямы, бывшие омуты, где должна быть еще вода, а в ней —рыба: река пересыхала, а рыба все время ведь искала, где глубже.
— Вода! — вдруг в один голос закричали дети и, высоко поднимая ноги, будто они бежали по волнам, кинулись вперед.
Подошли и мы. Вблизи оглядели чистую воду— ничего как будто не видно.
— Смотрите, смотрите, а вон!..— показали дети.
Под самым берегом действительно, как темные, тени, пугливо стояли две щуки. Андрей помутил сапогом воду и сказал детям:
— Ловите их руками,
По энергичному всплеску то в одной, то в другой стороне ямы было видно, как, испуганные внезапной мутью, встре-воженно мечутся в воде щуки.
— Вот суетятся,—- словно сочувствуя им, сказал генерал.— -Язь- тот похитрее. Самая хитрая рыба, Кагадей говорит. Идешь по реке, а он ляжет на дно, втиснется в ил и лежит. А то и наступишь на него, бывает, голой ступней — эх, как сиганет из-под ноги — точно пуля. Щуки, словно подслушав Павла, тоже притихли и где-то затаились. Мы все, засучив рукава, щупали воду вокруг скользких камней; И когда случайно все же дотрагивались пальцами до щук, они, шлепнув хвостом, Стремглав уходили на другую сторону ямы.
Одну поймал Андрей. Вторая, когда дети уж слишком шумно начали мутить воду, шлепать по ней. ладонями, бушевать ногами, сама выскочила на камни.
Следующая колдобина была пошире — через всю реку — и намного длиннее. Словом, настоящая заводь. Тут, мы и замочили генералову тодтуху. Андрей с Павлом брали топтуху с двух сторон, осторожно подводили ее под куст, опускали на дно и начинали загребать ногами воду, затем, протащив топтуху по дну вперед, быстро выхватывали ее. Из этой ямы вытащили двух плоских и скользких налимов, еще одну настороженную остроносую и стремительную, как молния, щуку да пару небольших, плотвичек.
Дальше колдобина была поменьше — такая же, как и первая. И пустая. Возле нее валялась алюминиевая вилка: когда воды было больше, кто-то, вероятно, ловил,ею щук — до тех пор, пока не упустил в воду дто. свое рыбацкое приспособление.
Дети попробовали руками выливать из колдобинь воду, но увидев, что вместе с ней выплескиваются и крохотные мальки, побросали их обратно в яму, стояли и вытирали руки о штаны. ..,
— Жаль стало мальков? — спросил у них Павел.— Но они ведь все равно не выживут. Вот если еще с неделю не будет дождя, так и эта лужа высохнет начисто.
Дети ничего не ответили — они только смотрели на лужу, на камни рядом с нею; облитые водой, камни были черные и пятнистые.
— Ну, хватит,— наконец решился Андрей и начал разуваться.— Пошли домой. На уху наловили, а больше нам и не нужно: в Хвошно мы ведь не понесем продавать. Верно я говорю?
Разулись и мы, но когда выходили на дорогу в Житьково напрямик, через пересохшее глинистое поле, на котором прямо-таки выворачивали ноги и обдирали ступни, то пожалели, что поспешили снять сапоги: в них на этих комьях было бы удобнее.
Шли молча — особого удовлетворения, видно, никто из нас не испытывал: рыбы было мало, да и ту, можно сказать, беззащитную и беспомощную, мы побрали руками. Какая же тут может быть рыбацкая радость!.. Шли и все время отдувались от белого пуха — легких, почти невесомых пара-шютиков осота, что созрел вдоль кустов: пух прилипал к лицу, к губам, приклеивался к мокрой одежде.
Рано, будто готовясь к ночи, закрывались цветы, аккуратно складывая лепестки,— словно перед сном смежая глаза. Цветы, должно быть, чувствовали приближение грозы: то, что нам представляется как их какая-то прихоть, на самом деле работа — цветы прятали от близкого дождя свои оплодотворенные семена.
Дома, пообедав, мы с Андреем отправились спать на сено, и неизвестно, сколько бы проспали там, если бы не разбудила мать:
— Не знаете, где это дети? Как ушли с обеда, так и нет. Уже вечерело. Солнце садилось за тучу — к дождю.
Далекий поезд, шедший где-то под Мамонами, постукивал очень гулко — будто бежал вот здесь, за кустами. Это тоже к дождю. Ибо к хорошей погоде тот же поезд идет тихо-тихо, почти не. слышно.
— От эти дети,—слезая с сена, ворчал Андрей.— Вечно что-нибудь натворит.
И правда, мальчишки не дают нам скучать.
Однажды днем они натаскали в спичечных коробках полную хату кузнечиков, и те, когда мы легли спать, грянули тикую дружную песню, что хоть ты уши затыкай. Спать, понятно, никто не мог — пришлось включать свет, ловить и выносить из хаты этих непрошеных музыкантов: кто находил их под одеялом, кто в запечье, кто на окне.
Другой раз дети— правда, тогда они были поменьше — сделали рогатку и из нее настойчиво пытались сбить луну. Они очень долго целились, выхватывали один у другого рогатку («Давай я, ты не умеешь!»), пока впотьмах не выбили окно в хате, так и не достав до луны.
Потом они чуть не под самые окна притащили заржавелую противотанковую мину и уже крутили что-то, соображая, как бы ее развинтить. Хорошо, что увидел их за этим занятием Андрей. Он отогнал мальчишек, а сам, взяв мину в руки, осторожно понес за кусты, где можно было ее взорвать. Андрей рассказывал потом о своих ощущениях: хочется бежать с нею, потому что кажется — так будет скорее и лучше, а тут надо заставлять себя идти как можно медленнее; хочется поскорее бросить ее из рук, чтобы не висел над тобой этот круглый — до липкого пота — страх, а тут нужно заставлять положить мину на землю как можно спокойнее й осторожнее.
Следующий случай... Да разве расскажешь обо всем, что натворят дети за одно только лето?!
Мальчишек увидела мать, когда начало темнеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55