Поэтому и у них было что вспомнить.
— А не забыл ли ты Алельку вашего житьковского?— спрашивал Коренькевич у Павла.— Тогда ж всех уговаривали быть трактористами. И все отказывались. Алелька тоже долго отнекивался. Но как-то его уломали...
— Да как его уломали?— усмехнулся Кагадей.— Трактор ему заведут, посадят — так он и поехал. А как трактор остановился, Алелька бросает его — и тотчас домой.
— Да, да,— согласилась с ним и Волька; она сидела, подперев голову рукой, и слушала.— Ничего в этом тракторе не понимал: ни как завести его, ни как остановить.
— Да какой из того Алельки тракторист, когда он на велосипеде и то не научился ездить,— поддержал соседей Шибека.— Вкручивал, вкручивал штаны в цепь, падал, падал, а потом бросил велосипед посреди дороги да и говорит; «А ну ее под Луферы, эту вашу технику на двух колесах...»
— И трактор он, бывало, бросит,— вспоминал и Коренькевич,— а мы, детвора, ковыряемся в нем, ковыряемся, а по-том нечаянно заведем и поедем...
— Легко сказать — поедем,— засмеялась Шибекова.— Какая уж там езда была! Вы ведь тоже ничего не петрили в том тракторе. Пустить-то пустите, а управлять не умеете, так тот трактор, как Наинов конь, идет, куда ему хочется, пока сам не заглохнет.
Андрей, хотя и моложе Павла и Коренькевича, вместе с ними «осваивал» трактор. Присоединился к их разговорам и он:
— А помните, как Спица бригадиром была? Нас, детей, на «Универсал» посадит— фары у него есть, а лампочек нет,— мы ночью боронуем, а она впереди с фонарем бегает и светит нам. Мы с Медяком, твоим, Коренькевич, шофером, на пару ездили.
— Да, помню,— отозвался председатель.— Она светит, а вы на свет едете.
— Бывало, затрясет тебя «Универсал» на рытвинах — пахали ведь лишь бы как,— так даже и не заметишь, как уснешь. Спица светит, светит, обернется, а трактор совсем в другую сторону пошел.
— А ты, Павлик, любил трактор,— усмехнулся Шибека.— Все думали, трактористом будешь.
— Верно, тата, мы все отсюда, из хат,— задумчиво ответил генерал.— Только разошлись в разные стороны — на- север и на юг, на запад и на восток, охраняем наши рубежи, строим новые города, пускаем новые заводы, перевыполняем пятилетки, однако же не забываем, откуда мы родом, и помним, что хлеб, который едим каждый день, хлеб, который нам нужен как воздух, вырос на доброте заботливых наших родителей. На твоей, мама, доброте, на твоей, тата, на вашей, тетка Надежа...
Павел умолк, передохнул немного и взглянул на стариков: не слишком ли мудрено он говорил?
— И когда бы мы ни возвращались домой, и какими бы седыми и старыми, какими бы мудрыми и почтенными ни входили в свои родные хаты, у наших родителей всегда одни слова: «А дитятко ты мое дорогое — приехал!»— поддержал его Багуцкий.
— И хлеб, мама, также родом из хат. Не было бы хат — не было бы и хлеба,—Павел увидел, что все поняли его искренность, и успокоился.
— Из хат и еще с поля,— уточнил Коренькевич. Кагадеиха вновь вернула разговор к трактору:
- А тогда, помните, наш Маласай трактористом был. Он же вам, дети, давал по очереди попахать немного.—И обернулась к генералу: — .Вот тебе, Павлик, не,спалось, когда твоя очередь подходила. Прибежал один раз, помню, раненько и за ширмочку так подозрительно заглядывает: «Тетка, а где это ваш Коля?»—«Поехал уже, сынку, поехал»,— ответила Стахвановна. А ты, Павлик, все за. ширмочку заглядываешь — не веришь.
— А потом, бывало, бежишь, рукой от солнца глаза закрываешь, ищешь, где Коля пашет, — прибавила Алена.
— Тогда трактор в новинку был,— подмигнул Павлу Коренькевич.
— Сколько лошадиных сил имел!—..поддержал его Багуцкий..
— А сейчас сколько у нас и на нас этих лошадиных сил работает? Целые табуны! Включил в. розетку—они и закопытили. Включатель повернул — ржут. Да какие лошади! ....
— Даже чтоб побриться, включишь бритву в сеть — и уже пусть, себе маленькая лошадка, а все же побежала, заржала около щеки.
— Теперь в наших деревенских хатах в красном углу счетчик вместо образов висит. Как образ нового святого — бога электричества.
- Даже самые набожные старушки, те, что не дают снимать иконы, разрешают вешать около них, около святых, счетчик. Так и висят они в хате подчас рядом — приметы старого и нового.
Перекинулись на колхоз, заговорили о жатве.
— А. почему это вы ячмень возле Житькова до сих пор не сжали? — спросил я у Коренькевича.— Дождей, может, ждете?
— Нет, Юра, этот ячмень у нас семенной. Вот мы с Ивановичем,— и Коренькевич кивнул в сторону Багуцкого,— все тянули и думали: пускай еще постоит.
— Жаль, и лен ты не успел обмолотить,— прибавил Ба-гуцкий.
— Ну, лен никуда не денется. Семя нам не нужно, семя мы уже за три года вперед сдали. А вот треста...— начал Коренькевич, но секретарь остановил его:
— И семя тоже нужно. Не вам, так государству нужно,— и обнял председателя за широкие, плотные плечи.
Скоро они начали собираться. Хозяева просили остаться еще на часок, посидеть вместе.
— Некогда,— ответил Коренькевич.— В Азеричине в клубе колхозники, должно быть, уже собрались, нас дожидаются.
— Зачем вы вечером-то понадобились им?
— Будем орден «Знак Почета» вручать Мариле Павловне Заспицкой. Ей уже семьдесят лет, а она все на ферме работает...
— А кто это такая? — пожал плечами Кагадей.
— Эх, Тимофей Иванович, ты даже свою бригадиршу не узнаешь, когда полным именем ее называют... Спица, Спица это ваша, о которой вот тут только что вспоминали.
Кагадей смутился. Сидел и все оправдывался:
— Вы ж так важно о ней говорили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55