— Эти безделушки помогут нам разжечь дрова.
— В самом деле, — согласился Родольф, — ведь у нас такой холод, что вот-вот появятся белые медведи.
— Ну, давай жечь дуэтом! — сказал Марсель. — Смотри, Мюзеттины записочки вспыхнули как пламя над пуншем. А как она любила пунш! Держись, Родольф!
И несколько минут друзья поочередно бросали в ярко пылающий камин реликвии своей минувшей любви.
— Бедняжка Мюзетта! — шептал Марсель, глядя на последнюю вещицу, оставшуюся у него в руках.
То был засохший букетик полевых цветов.
— Бедняжка Мюзетта! Как она все-таки была прелестна! И она любила меня! Признайтесь, цветочки, ведь вам шепнуло об этом ее сердце, когда вы лежали у нее на груди? Бедный букетик, ты словно просишь о пощаде. Что ж, хорошо, но с условием, что ты больше никогда не будешь напоминать мне о ней, никогда, никогда!
И, видя, что Родольф отвернулся, он проворно спрятал букетик на груди.
«Что поделаешь, никак не справлюсь с собой! Ведь я плутую», — подумал при этом художник.
Но, взглянув исподтишка на Родольфа, он заметил, что тот, уже почти все побросав в огонь, украдкой сунул в карман ночной чепчик Мими, предварительно нежно его поцеловав.
— Вон оно что! — прошептал Марсель. — Оказывается, не я один так малодушен!
Родольф хотел было уйти к себе и лечь спать, как вдруг в дверь кто-то легонько постучал.
«Кого это принесло так поздно?» — подумал художник, направляясь к двери.
Когда дверь отворилась, он вскрикнул от удивления.
Перед ним стояла Мими.
В комнате было темно, и в первый момент Родольф не узнал своей возлюбленной, он только видел, что вошла женщина. Он подумал, что его приятель одержал случайную победу, и из деликатности решил удалиться.
— Я вам помешала? — спросила Мими, останавливаясь на пороге.
При звуке ее голоса Родольф опустился на стул, словно сраженный громом.
— Добрый вечер, — Мими, она подошла к Родольфу и пожала руку, которую он бессознательно ей протянул.
— Что за нелегкая занесла вас к нам, да еще так поздно? — Марсель.
— Я страшно озябла, — ответила Мими, вся дрожа. — Я шла по улице, увидела у вас свет и, хотя уже очень поздно, решила заглянуть.
Ее била дрожь, в голосе ее звучали какие-то кристальные нотки, которые отдавались в сердце Родольфа погребальным звоном, зарождая суеверный ужас, он стал украдкой разглядывать девушку. То была уже не Мими, то была ее тень.
Марсель усадил гостью к камину.
При виде яркого пламени, весело плясавшего в очаге,
Мими улыбнулась.
— Как славно! — промолвила она, протягивая к огню жалкие, посиневшие ручки. — Кстати, мосье Марсель, вы не догадываетесь, почему я пришла к вам?
— Право же, не догадываюсь, — ответил он.
— Так вот, — продолжала Мими, — я хочу вас попросить, не поможете ли вы мне устроиться в вашем доме. Из меблированных комнат, где я жила, меня выгнали, потому что я задолжала за месяц, и теперь я не знаю, куда мне деваться.
— Черт возьми, — покачал головой Марсель, — с хозяином у нас отношения не блестящие, и наша рекомендация может только вам повредить, дитя мое.
— Как же быть? — проронила Мими. — Дело в том, что мне не к кому обратиться.
— Позвольте! Разве вы уже больше не виконтесса? — спросил Марсель.
— Что вы! Какая там виконтесса!
— Давно ли?
— Уже два месяца.
— Вы, вероятно, причинили виконту какие-нибудь неприятности?
— Нет, — ответила она и при этом украдкой взглянула на Родольфа, который уселся, в самом темном углу комнаты, — виконт устроил мне сцену из-за стихов, которые мне посвятили. Мы с ним поссорились, и я послала его ко всем чертям. Он, знаете ли, ужасный скряга.
— Однако он вас одевал роскошно, я сам в этом убедился, когда встретил вас, — сказал Марсель.
— И вот представьте себе, когда я порвала с ним, он все у меня отнял, а потом я узнала, что он разыграл мои вещи в лотерее в дешевом ресторане, куда меня обычно водил. А ведь этот малый богат, но он скуп, как «экономическое полено», и глуп как гусак. Он хотел, чтобы я пила разбавленное вино, а по пятницам заставлял меня поститься. Вы не поверите, он требовал, чтобы я носила черные шерстяные чулки, потому, что они не так пачкаются, как белые. Вы и вообразить себе этого не можете! В конце концов он мне до смерти надоел. Я прямо могу сказать, что мучилась у него в доме, как грешная душа в чистилище.
— А он знает, в каком вы очутились положении? — спросил Марсель.
— Я его больше не видела и видеть не хочу, — ответила Мими, — меня тошнит от одной мысли о нем. Скорее умру с голоду, чем попрошу у него хоть грош.
— Но с тех пор как вы с ним расстались, вы, конечно, жили не одна? — Марсель.
— Одна! — с живостью воскликнула Мими. — Уверяю вас, мосье Марсель, одна! У меня был заработок. Но делать цветы не так уж выгодно, поэтому я занялась другим — я позирую художникам. И если у вас найдется работа…— весело добавила она.
Беседуя с Марселем, Мими наблюдала за Родольфом и, заметив, что у него вырвался жест, пояснила:
— Но я позирую одетая. Только для головы и для рук. У меня много работы, и в двух-трех местах мне даже кое-что задолжали, я получу деньги через два дня, и только на это время мне и нужно приютиться. А когда мне заплатят, я опять вернусь в гостиницу. Но вы, кажется, собирались ужинать? — спросила она, взглянув на стол, где еще стояло скромное угощенье, к которому друзья почти не притронулись.
— Нет, — ответил Марсель. — Нам не хочется есть.
— Вот счастливые! — простодушно сказала Мими. От этих слов сердце Родольфа мучительно сжалось. Он сделал Марселю знак, который тот сразу понял.
— Что ж, Мими, раз вы пришли, так уж разделите с нами трапезу, — предложил художник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93