Хороши, не правда ли?
— Да-а, тут, по крайней мере, на пятнадцать су.
— Как бы не так! — Каролюс. — Сейчас декабрь, сказали бы хоть «на пятнадцать франков».
— Боже милостивый! — воскликнул Коллин, — целых три экю на эти незатейливые дары Флоры! Что за безумие! Видно, вы обретаетесь на высотах Кордельеров. Так вот, дорогой мой, эти пятнадцать франков придется выкинуть за окно.
— Почему? Что вы говорите?
Тут Коллин рассказал Каролюсу о ревности и подозрениях, которые Марсель старался внушить своим друзьям, и о горячем споре, разыгравшемся по поводу его приема в кружок богемы.
— Я уверял их, что ваши намерения совершенно безупречны, но они упорно стояли на своем, — добавил Коллин. — Поэтому ни в коем случае не давайте повода заподозрить вас в излишней галантности по отношению к этим дамам. Первым делом уберем букеты с глаз долой.
Коллин взял розы и сунул их под шкаф.
— Это еще не все, — продолжал он. — Прежде чем сдружиться с вами, они хотят, чтобы каждый из нас в отдельности проверил ваш характер, вкусы и тому подобное.
Затем Коллин в беглых чертах набросал портреты своих товарищей, чтобы Барбемюш не допустил какого-нибудь грубого промаха.
— Постарайтесь сблизиться с каждым из них в отдельности, — добавил философ, — и кончится тем, что все они будут за вас.
Каролюс был на все согласен.
Вскоре явились трое приятелей в сопровождении супруг.
Родольф был с Каролюсом вежлив, Шонар обращался с ним непринужденно, Марсель — холодно. Сам Каролюс старался держаться весело и дружески с мужчинами, а с дамами — подчеркнуто равнодушно.
Вечером, при расставании, Барбемюш пригласил Родольфа пообедать с ним на другой день, добавив, что просит его прийти к нему на дом к двенадцати часам.
Поэт принял приглашение.
«Значит, изучение начну я», — подумал он.
На другое утро, в назначенное время, Родольф явился к Каролюсу. И в самом деле, Барбемюш жил в великолепном особняке на улице Руаяль и занимал довольно комфортабельную комнату.
Но Родольфа удивило то обстоятельство, что в комнате среди бела дня были затворены ставни, занавески задернуты, а на столе горели свечи. Он спросил Барбемюша: что это значит?
— Наука — дочь безмолвия и тайны, — ответил тот.
Они сели и разговорились. Час спустя, благодаря исключительной выдержке и ораторской ловкости, Каролюсу удалось вставить фразу, в которой заключалось, выраженное, правда, в весьма деликатной форме, Настоятельное требование прослушать небольшое сочиненье, плод его ночных бдений.
Родольф понял, что попался. Впрочем, он не прочь был познакомиться со слогом Барбемюша и вежливо поклонился, уверяя, что он в восторге и прочее.
Каролюс не стал дожидаться конца фразы. Он побежал к Двери, запер ее на два оборота, щелкнул задвижкой и вернулся к Родольфу. Затем он взял тетрадочку — такую узенькую и тоненькую, что на лице поэта невольно появилась радостная улыбка.
— Это ваша рукопись? — осведомился он.
— Нет, это каталог моих рукописей. Я ищу номер той, которую вы любезно согласились прослушать… Вот. «Дон Лопес, или Рок», номер четырнадцатый. На третьей полке, — добавил Каролюс и направился к шкафчику, где Родольф, к ужасу своему, увидел множество рукописей. Каролюс достал одну из них, запер шкаф и сел против поэта.
Родольф бросил взгляд на одну из четырех объемистых тетрадей, заключавших в себе произведение Барбемюша.
«Странно! Не стихи, а называется „Дон Лопес“, — подумал он.
Каролюс взял первую тетрадь и приступил к чтению:
«В студеную зимнюю ночь два всадника верхом на ленивых мулах ехали, кутаясь в плащи, по дороге, пролегающей через жуткие безлюдные пустыни Сьерра-Морены…»
«Боже, куда я попал?» — мелькнуло у Родольфа, сраженного таким началом.
Каролюс продолжал чтение первой главы, сплошь выдержанной в таком стиле.
Родольф рассеянно слушал и соображал: как бы удрать?
«Правда, есть окно, — рассуждал он, — но уже не говоря о том, что оно затворено, мы на пятом этаже. А! Теперь понимаю, к чему все эти предосторожности!»
— Что вы скажете о первой главе? — осведомился Каролюс. — Умоляю, критикуйте без всякого стеснения.
Родольфу смутно помнились какие-то обрывки напыщенных рассуждений на тему о самоубийстве, вложенных в уста героя по имени Лопес, и он ответил наобум:
— Величавый образ дона Лопеса разработан весьма основательно, тут есть что-то напоминающее «Исповедание веры савойского викария». Описание мула дона Альвара просто очаровательно, — совершенно в духе Жерико. Пейзаж очерчен очень тонко. Что до идей, то это, можно сказать, семена Жан-Жака Руссо, взошедшие на почве Лесажа. Позвольте мне, однако, одно замечание. У вас слишком много запятых, и вы злоупотребляете словом «отныне», это очень хорошее слово и по временам вполне допустимое, оно дает какой-то особый колорит, но злоупотреблять им не стоит.
Каролюс взял вторую тетрадь и еще раз прочел название: «Дон Лопес, или Рок».
— Я знавал когда-то одного дона Лопеса, — вставил Родольф, — он торговал табаком и шоколадом в Байонне. Не родственник ли это был вашего?… Продолжайте, пожалуйста.
К концу второй тетради поэт прервал Карлюса.
— У вас не першит в горле? — осведомился он.
— Ничуть, — отвечал тот. — Сейчас вы узнаете историю Инесильи.
— Чрезвычайно любопытно! Но если вы утомились, то не стоит…
— Глава третья, — объявил хозяин совершенно бодрым голосом.
Родольф внимательно присмотрелся к Каролюсу и заметил, что шея у него совсем короткая, а цвет лица багровый.
«Еще есть надежда, — успокаивал себя поэт, сделав это открытие. — Ему грозит апоплексический удар».
— Сейчас перейдем к главе четвертой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93