Но, подобно всем истинным художникам, Жак был ленив, к тому же влюблен, как бывают влюблены поэты. Пыл юности пробудился я нем поздно, зато бурно, и, предчувствуя свой близкий конец, он хотел до дна исчерпать страсть в объятиях Франсины. Поэтому не раз случалось, что выгодная работа сама стучалась в его дверь, а Жак не откликался, — ведь для этого пришлось бы поступиться своим покоем, а ему так сладко мечталось в сиянии лучистых глаз возлюбленной.
После смерти Франсины скульптор решил возобновить свои отношения с «водопийцами». Но в кружке господствовало влияние Лазара, и все его участники окаменели в своем эгоистическом служении искусству. Жак не нашел тут того, что искал. Его отчаяния никто не понимал, друзья пытались утешить его рассуждениями, не встретив в них участия, Жак решил, что лучше замкнуться в своей скорби, чем делать ее предметом обсуждений. Он окончательно порвал с «водопийцами» и стал жить в одиночестве.
Дней через пять-шесть после похорон Франсины Жак отправился на кладбище Монпарнас и предложил мраморщику следующую сделку: мастер обнесет могилу Франсины оградой, сделанной по рисунку Жака, и, кроме того, даст ему кусок белого мрамора, а Жак предоставит себя на три месяца в распоряжение мастера в качестве гранильщика или скульптора. В то время мастеру предстояло выполнить несколько крупных заказов, он пришел к Жаку, познакомился с его незаконченными работами и убедился, что в лице скульптора судьба посылает ему крайне полезного человека. Через неделю могила Франсины была уже обнесена оградой, а деревянный крест заменен каменным, на котором было высечено имя покойной.
К счастью, Жак напал на честного человека, который понимал, что сотня килограммов чугуна и три квадратных фута пиренейского мрамора — жалкое вознаграждение за три месяца работы скульптора, талант которого принесет несколько тысяч прибыли. Поэтому мастер предложил Жаку стать участником его предприятия на известных процентах, но Жак от этого отказался. Как художнику с богатой фантазией, ему претило выполнять почти одинаковые работы, вдобавок, желание его теперь осуществилось — он получил глыбу мрамора и мог создать из нее шедевр для надгробия Франсины.
С наступлением весны положение Жака улучшилось: его друг, врач, познакомил его со знатным иностранцем, который поселился в Париже и решил построить роскошный особняк в одном из лучших кварталов столицы. Было приглашено несколько выдающихся художников, которым предстояло украсить этот маленький дворец. Жаку заказали камин для гостиной. Эскизы, сделанные Жаком, как сейчас стоят у меня перед глазами. Они были восхитительны, мрамор, обрамлявший очаг, повествовал о всех прелестях зимы. Мастерская Жака оказалась тесной для такой работы, по его просьбе ему предоставили помещение в самом особняке, где еще никто не жил. Ему даже выдали довольно крупный аванс в счет условленного вознаграждения. Жак начал выплачивать своему товарищу-врачу деньги, которые тот одолжил ему после смерти Франсины. Он поспешил на кладбище, намереваясь посадить на могиле своей возлюбленной роскошные цветы.
Но весна пришла сюда раньше Жака, и на могильном холмике в изумрудной траве уже распустилось немало цветов. У Жака не хватило мужества вырвать их — ему казалось, что в них заключена какая-то частица его подруги. Когда садовник спросил — что же делать с розами и анютиными глазками, которые он принес по его заказу, Жак велел посадить их на соседнюю, свежую могилу. То была ничем не огражденная могила бедняка, единственным опознавательным знаком которой служила воткнутая в землю дощечка, где висел почерневший венок из бумажных цветочков — бедный дар Удрученного горем бедняка. Жак ушел с кладбища совсем другим человеком. Он с радостным любопытством смотрел на ликующее весеннее солнце, — то самое солнце, которое столько раз золотило локоны Франсины, когда она носилась по полям, срывая белыми ручками пестрые цветы. Целый рой радостных мыслей звенел в его голове. Поравнявшись с кабачком на бульварном кольце, опоясывающем Париж, он вспомнил, как однажды их с Франсиной застигла в этом месте гроза, они укрылись в кабачке и пообедали там. Жак зашел в ресторанчик и сел за прежний столик. Сладкое ему подали на блюдечке с виньеткой, он узнал и это блюдечко и вспомнил, как Франсина целых полчаса решала изображенный на нем ребус, вспомнилась ему и песенка, которую спела тогда Франсина, — так она развеселилась от стаканчика дешевого лиловатого винца, содержавшего куда больше веселья, чем виноградного сока. Но теперь наплыв сладостных воспоминаний оживлял его любовь, не оживляя скорби. Подобно всем поэтичным, мечтательным натурам, Жак был суеверен, ему подумалось, что это Франсина, заслышав его шаги на кладбище, послала ему из-за могилы сонм светлых воспоминаний, и ему не хотелось омрачить их ни единой слезой. Он вышел из кабачка бодро, с высоко поднятой головой, ясным взглядом и ровно бьющимся сердцем, на устах его появилась еле уловимая улыбка, и он стал на ходу тихонько напевать припев любимой песенки Франсины:
По улице бродит любовь,
Пусть дверь моя будет открыта.
Припев был тоже данью воспоминаниям, но как-никак юноша его мурлыкал, и, пожалуй, Жак именно в тот вечер бессознательно сделал первый шаг на пути, который ведет от скорби к меланхолии, а от меланхолии — к забвению. Увы, что бы мы ни делали, к чему бы ни стремились, мы подчиняемся вечному и справедливому закону изменчивости.
Как цветы, быть может возникшие из праха Франсины, зацвели на ее могиле, — так соки юности забродили в сердце Жака, воспоминания о старой любви вызвали к жизни смутную тягу к новым увлечениям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93