— Я сразу же кое-что приметила, — добавила Сидони, — и весь вечер наблюдала за ними. Этот юнец не промах. Словом, — продолжала Сидони, — они недолго думая удрали, и теперь их с собаками не сыщешь. Во всяком случае, забавная история, подумать только, ведь она без ума от своего Марселя!
— Если она от него без ума, то зачем же ей Серафен, ведь он почти ребенок? У него еще никогда и любовниц-то не было, — сказал какой-то" молодой человек.
— Она хочет научить его грамоте, — заметил журналист, всегда глупевший от проигрыша.
— Все равно — зачем ей Серафен, если она влюблена в Марселя? — заключила Сидони. — Никак не возьму в толк.
— Увы! Зачем, зачем?
Целых пять суток богемцы веселились вовсю и даже не выходили из дому. Они с утра до ночи не вставали из-за стола. В комнате, где витали любезные Пантагрюэлю ароматы, царил восхитительный беспорядок. На куче устричных раковин валялся целый батальон бутылок самых разнообразных фасонов. Стол ломился под грудой всевозможных объедков, в камине полыхал целый лес.
На шестой день Коллин, исполнявший обязанности церемониймейстера, с утра составил меню завтрака, обеда, вечернего чая и ужина и представил проект на утверждение друзьям, которые одобрили его и подписали.
Но когда Коллин открыл ящик стола, служивший им кассой, чтобы взять денег на расходы, он шарахнулся от него и побледнел, как призрак Банко.
— Что случилось? — беспечно спросили приятели.
— Случилось то, что у нас всего-навсего тридцать су, — сказал философ.
— Черт возьми! — отозвались другие. — Придется внести кое-какие изменения в меню. Но и тридцать су деньги, если их умело израсходовать. Да, трудненько будет достать сегодня трюфели.
Через несколько минут завтрак был сервирован. В строгой симметрии были расставлены три блюда: селедка, картошка, сыр. В камине тлели две головешки толщиною с кулак.
По— прежнему шел снег.
Богемцы сели за стол и с важным видом развернули салфетки.
— Странно, — заметил Марсель, — селедка отдает фазаном.
— А я приготовил ее особенным способом, — ответил Коллин. — До сих пор мы селедку недооценивали.
В это время кто-то поднимался по лестнице с веселой песенкой, в дверь постучались. Марсель невольно вздрогнул и поспешил отворить.
Мюзетта кинулась ему на шею и добрых пять минут душила его в объятьях. Марсель чувствовал, что она вся дрожит.
— Что с тобою? — он.
— Озябла, — как-то машинально ответила Мюзетта. и подошла к камину.
— А у нас было тепло!
— Да, я опоздала, — сказала Мюзетта, взглянув на стол с остатками пиршества, накопившимися за пять суток.
— Почему же так? — молвил Марсель.
— Почему?… — повторила Мюзетта, слегка покраснев.
И она села к Марселю на колени, она все еще дрожала, руки у нее покраснели.
— Ты была не свободна? — шепотом спросил Марсель.
— Я? Не свободна? — возмутилась красотка. — Нет, Марсель. Даже если бы я восседала среди звезд, в божьем раю — стоило бы тебе поманить меня, и я сразу же спустилась бы на землю. Я? Не свободна?
И она опять задрожал».
— Здесь пять стульев, — воскликнул Родольф, — число нечетное, не говоря уже о том, что один из них самой нелепой формы.
С этими словами он швырнул стул об стену и бросил обломки в камин. Сразу же вспыхнуло веселое, яркое пламя, потом поэт мигнул Коллину и Шонару, и все трое направились к выходу.
— Куда вы? — Марсель.
— За табаком, — отвечали они.
— В Гавану, — пояснил Шонар, многозначительно мигнув Марселю, и тот взглядом поблагодарил его.
— Почему же ты не пришла раньше? — снова спросил Марсель Мюзетту, когда они остались одни.
— Да, правда, я немного запоздала…
— Ты потратила пять дней на переход через мост Пон-Нёф? Видно, ты шла через Пиренеи?
Мюзетта молчала, понурив голову.
— Скверная девчонка! — грустно сказал художник, слегка коснувшись корсажа возлюбленной. — Что же у тебя там внутри?
— Сам знаешь, — живо ответила она.
— А что ты делала после того, как я тебе написал?
— Не спрашивай! — с живостью возразила Мюзетта и несколько раз поцеловала его. — Не выпытывай! Дай мне согреться возле тебя, я очень озябла. Видишь, собираясь к тебе, я надела свое самое красивое платье… Бедняга Морис никак не мог понять, почему я отправилась сюда, но я не в силах была устоять… Вот я и пошла… Как славно погреться! — добавила она, протягивая ручки к пламени. — Я останусь у тебя до завтра, хочешь?
— Но будет очень холодно, — проронил Марсель, — у нас нечего есть. Ты опоздала, — повторил он.
— Пустяки! — Мюзетта. — Это напомнит нам прошлое.
Родольф, Коллин и Шонар ходили за табаком целые сутки. Когда они возвратились домой, Марсель был один.
После шестидневного отсутствия Мюзетта вернулась к Морису.
Виконт не сделал ей ни единого упрека, а только спросил, почему она такая грустная.
— Я поссорилась с Марселем, — сказала она, — мы расстались очень холодно.
И все же, как знать? Вы, верно, опять пойдете к нему.
— Что поделаешь, — ответила Мюзетта. — Мне необходимо время от времени подышать воздухом богемы. Моя бестолковая жизнь — как песенка, каждое мое увлечение — куплет. А Марсель — припев ко всем куплетам!
XX
У МИМИ ШЛЯПКА С ПЕРЬЯМИ
I
Позвольте, позвольте! Нет, нет, вы уже не Лизетта! Позвольте, позвольте! Нет, нет, вы уже не Мими! Теперь вы виконтесса, а завтра станете, пожалуй, герцогиней, — ведь вы ступили на лестницу величия, дверь, о которой вы мечтали, наконец настежь распахнулась перед вами, и вот вы вошли в нее, победоносная, торжествующая. Я был уверен, что ваша мечта рано или поздно станет действительностью. Это непременно должно было случиться, ваши белоснежные ручки были созданы для безделья и давно уже ждали аристократического обручального кольца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93