Среди них был мой собственный прапрадедушка. Нам посчастливилось сохранить владения. Будь они расположены ближе к Парижу, мы бы их потеряли. Но вы читали о чуде святой Женевьевы и о том, как она спасла нас от несчастья... Хотя, возможно, считаете, что мы недостойны спасения.– Я так не считаю. Очень жаль, когда семьи теряют свои родовые гнезда. Ведь так интересно и полезно знакомиться с историей предков, уходящей в глубь веков.– Возможно, Революция была в какой-то степени и благом. Ведь если бы не захватили замок и не повредили картины, нам бы не пришлось прибегать к вашим услугам. И вам бы тогда не пришлось приезжать сюда, мадемуазель Лоусон. Подумать только!– Да, по сравнению с этим Революция была куда меньшей катастрофой.Он рассмеялся, и тут я увидела в нем совсем другого человека – доброго и веселого. Это был восхитительный момент.Во время отсутствия Филиппа и Клод я каждый вечер обедала вместе с ним и Женевьевой. Мы оживленно беседовали, а Женевьева чувствовала себя несколько смущенной и скованной. Однако все наши попытки втянуть ее в разговор были безуспешными.
Однажды вечером, когда мы спустились к обеду, графа в столовой не оказалось. Он ничего не сообщил о том, что его не будет, и после двадцатиминутного ожидания обед был наконец подан и мы приступили к трапезе одни.Мне представлялось, что он лежит где-нибудь раненный. Ведь если кто-то пытался его убить и промахнулся, разве так уж невероятно, что будет предпринята повторная попытка?Я пыталась заставить себя есть, чтобы скрыть свое беспокойство. Женевьева, напротив, была совершенно спокойна, и я обрадовалась, когда смогла пойти к себе в комнату.Я ходила взад-вперед, не находя себе места. Мне даже взбрело в голову отправиться верхом искать его. Но какое имела я право вмешиваться в его дела?Конечно, говорила я себе, граф был со мной любезен, потому что поправлялся после несчастного случая и пока не мог далеко уезжать. И считал меня подходящей кандидатурой, которая могла бы заменить ему друзей. Разве это было не ясно? Почему же я не хотела признать очевидное?И, тем не менее, я заснула, когда уже начало светать. А когда горничная принесла мне в комнату завтрак, стала всматриваться в ее лицо с тайным беспокойством, пытаясь угадать, не слышала ли она каких-либо ужасных новостей. Но она, как всегда, выглядела совершенно безмятежной.Я приступила к работе, чувствуя себя усталой и разбитой, но успокаивая себя мыслью, что если что-нибудь и случилось, то к этому времени я уже знала бы это. Я находилась в галерее уже в течение долгого времени, когда он вдруг пришел. Едва увидев его, я кинулась ему навстречу.– Ох, так, значит, с вами все в порядке?Его лицо осталось бесстрастным, но он пристально смотрел на меня.– Простите за мое вчерашнее отсутствие за обедом, – сказал граф.– О да. Я... думала... – Что это со мной? Я заикалась, как глупая девчонка.Он продолжал смотреть на меня, и я была уверена, что граф заметил следы бессонной ночи. Какая же я дура! Неужели рассчитывала, что он будет объяснять мне причины своего отсутствия. Граф ведь часто отлучался из замка. А сейчас был прикован к нему только потому, что еще не оправился после злополучного падения с лошади.– Я полагаю, – сказал он, – что вы беспокоились обо мне.Неужели он знал о состоянии моих чувств так же хорошо, – а возможно, и даже лучше, – чем я сама?– Скажите, вы, наверное, уже представляли меня с пулей в сердце... нет, с простреленной головой, потому что, мадемуазель Лоусон, я уверен, вы считаете, что вместо сердца у меня камень. В некотором смысле, очень удобная вещь. Пуля не может пробить камень.Я понимала, что нет смысла отрицать свое беспокойство, и, признавая справедливость его слов, ответила:– Если в вас однажды уже стреляли, то вполне вероятно предположить, что попытку могут повторить.– Но это было бы уж слишком невероятным, не так ли? Кто-то стреляет в зайца, а убивает мою лошадь. Такое случается лишь раз в жизни. А вы хотите, чтобы это повторилось дважды в течение одной недели?!– Версия насчет зайца может оказаться не соответствующей истине.Он опустился на диван, стоящий под портретом дамы с изумрудами, и внимательно посмотрел на меня. Я сидела на стуле напротив него.– Удобно ли вам там, мадемуазель Лоусон?– Благодарю вас, – ответила я, чувствуя, как ко мне снова возвращается жизнь и мир вокруг меня становится прекрасным. Теперь я боялась только одного – как бы не выдать своих чувств.– Мы говорили с вами о картинах, старых замках, старинных семьях, революциях, но ни разу о вас самих, – сказал он почти ласково.– О, уверена, эти предметы более интересны для обсуждения, чем моя персона.– Вы действительно так думаете?Я пожала плечами – привычка, которой я научилась здесь от окружающих меня людей. Очень удобный жест, заменяющий ответ, который необходимо дать на трудный вопрос.– Все, что я знаю о вас, это то, что ваш отец умер и вы приехали вместо него.– К этому почти нечего добавить. Моя жизнь – обычная жизнь человека моего класса и положения.– Вы не были замужем. Интересно, почему?– Я отвечу словами английской молочницы: «Никто не звал меня, сэр», – сказала она.– Невероятно. Вы могли бы стать прекрасной женой, осчастливив какого-нибудь мужчину. Представьте, сколько бы вы принесли пользы. Его картины всегда были бы в полном порядке.– А если бы их у него не было?– Ну, вы бы быстро исправили это упущение.Мне не понравилось, что наш разговор принимает такой оборот. Казалось, что он смеется надо мной. А, принимая во внимание мои чувства, мне вовсе не хотелось, чтобы данная тема стала предметом для пустого времяпрепровождения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109