Он с любопытством рассматривал картину, над которой я работала. Я указала на хрупкий и потерявший цвет красочный слой и сказала, что пришла к выводу, что наложенный сверху слой лака является причиной того, что краска покоробилась.– Уверен, что вы абсолютно правы, – сказал он с легкой улыбкой. – Очень рад, что вы не заняты все время одной работой.Судя по всему, он намекал на то, что видел меня накануне во время моей прогулки верхом, когда я должна была бы находиться в галерее и заниматься реставрацией, поэтому я ответила:– Мой отец всегда говорил, что работать во второй половине дня не очень мудрое решение. Протрудившись целое утро, человек не может оставаться сосредоточенным и в рабочем состоянии.– Но вчера, когда мы встретились, вы выглядели как нельзя более в таком состоянии.– Состоянии? – глупо повторила я за ним.– По крайней мере, – продолжал он, – так, будто все красоты и иные прелести за пределами замка столь же интересны, как и те, что находятся в самом замке.– Вы имеете в виду лошадь? Но вы же сказали, что я могу кататься верхом, когда мне представится такая возможность?– Я очень рад, что вы можете находить такие возможности и... друзей, с которыми можно разделить такую возможность.Я была поражена. Не может же он, в конце концов, возражать против моих дружественных отношений с Жан-Пьером.– Очень любезно с вашей стороны, что вы интересуетесь тем, как я провожу свободное время.– Да, вы знаете, как я озабочен состоянием моих картин.Мы прошли по всей галерее, рассматривая полотна, но мне казалось, что он не обращает на них никакого внимания. Граф был явно настроен против моей прогулки верхом. Не против Жан-Пьера, а против того, что я гуляла в то время, когда должна была бы работать в галерее. Эта мысль приводила меня в негодование. Ведь я уже прикинула, сколько времени понадобится для восстановления картин, и, естественно, если мне удастся завершить работу раньше, я тут же уеду из замка и перестану быть обузой для его семьи.– Если вас не устраивает скорость, с которой я работаю... – нервно возразила я.Он повернулся ко мне с таким видом, будто мои слова позабавили его.– Откуда у вас такие мысли, мадемуазель Лоусон?– Я думала... Мне казалось...Граф чуть склонил голову набок. Он отыскивал в моем характере черты, о которых я и сама не подозревала.– Ну как же вы обидчивы! Почему? Потому что чувствуете себя уязвимой... слишком уязвимой?!– Тогда скажите, – спросила я неуверенно, – вы удовлетворены моей работой?– И даже очень, мадемуазель Лоусон.Я вернулась к картине и даже не посмотрела на него, когда он вышел из галереи. Но всю оставшуюся часть дня работать спокойно уже не могла.
Когда после обеда я направилась в конюшню, меня догнала Женевьева.– Мадемуазель, не могли бы вы поехать со мной в Каррефур?– Каррефур?– В дом моего дедушки. Если вы не поедете, мне придется взять с собой кого-нибудь из конюхов. А мне так надо повидаться с дедушкой. Я уверена, что он был бы рад познакомиться с вами.Если я и была готова отказаться от столь нелюбезного приглашения, то упоминание о дедушке Женевьевы изменило мое намерение.Из разговора с Нуну и записей Франсуазы я составила себе представление о скромной маленькой девочке, ее невинных и очаровательных привычках. Поэтому невозможно было упустить представившуюся мне возможность познакомиться с отцом этой девочки и увидеть дом, в котором протекала жизнь, описанная в ее дневниках.Женевьева с легкостью опытной наездницы вскочила на лошадь. Время от времени она показывала мне по дороге что-нибудь интересное, а в одном месте мы имели возможность оглянуться и увидеть во всей красе замок Гайяр.С дальнего расстояния он выглядел очень внушительно; отсюда можно было хорошо разглядеть и оценить симметрию древних защищенных зубцами и бойницами стен, массивные контрофорсы, цилиндрические башни и высокие конические башенки на крышах. И все это в окружении виноградников. Я видела также шпиль церкви и здание мэрии, стоявших на страже многочисленных домиков небольшого городка.– Вам нравится? – спросила Женевьева.– Да, прекрасный вид!– Все это принадлежит папе, но никогда не будет принадлежать мне. Я должна была бы быть сыном. Тогда папа любил бы меня.– Если вы будете хорошей девочкой с примерным поведением и достойными манерами, он будет доволен вами, – ответила я.Она бросила на меня укоряющий взгляд, и я почувствовала себя немного смущенной.– Действительно, мадемуазель, вы похожи на гувернантку. Они всегда говорят то, что вовсе не имеют в виду. Указывают, что вы должны делать то-то и то-то... но никогда не делают этого сами. – Она посмотрела куда-то мимо меня и рассмеялась: – О, я совсем не имею в виду Костяшку. Она вообще никогда ничего не делает. Однако некоторые...Но тут Женевьева решила прекратить разговор. Она пришпорила лошадь и поскакала вперед, являя собой прекрасную картину: от быстрой езды ее волосы, спадавшие на плечи из-под шляпы, красиво развевались и летели вслед за ней. Я догнала ее и поехала рядом.– Если бы у папы был сын, нам не пришлось бы вызывать сюда кузена Филиппа. Это было бы просто замечательно!– А мне казалось, что он так добр к вам.Женевьева посмотрела на меня долгим взглядом.– Было время, когда планировалось, что я выйду за него замуж.– Ах, вот как... А теперь уже нет?Она покачала головой.– Мне все равно. Думаете, мне очень хотелось стать его женой, да?– Он значительно старше вас.– Четырнадцать лет... почти вдвое старше.– Но я полагаю, что, когда вы станете старше, эта разница не покажется вам столь уж значительной.– Возможно, но папа все равно потом передумал. Как вы думаете, мадемуазель, почему?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109