– Конечно, дедушка, но пока мы живы, неплохо бы найти что-нибудь и здесь, на земле.Он выглядел немного растерянным.– Ты уже читала свои молитвы?– И вечером, и утром, – ответила она.– Этого мало. Ты, мое дитя, должна молиться более усердно, чем все остальные. Ты нуждаешься в помощи. Ты была рождена во грехе.– Да, дедушка, я это знаю и читаю молитвы. Нуну меня заставляет.– Ах эта чудесная Нуну! Будь всегда внимательна к Нуну – она добрая душа.– Она никогда не даст мне забыть о молитвах, дедушка.В комнату вошел Морис, неся вино, шоколад и пирожные.– Благодарю вас, Морис, – сказала Женевьева. – Я все сделаю сама. Дедушка, – продолжала она, – в первый день Нового года я и мадемуазель Лоусон были в гостях у Бастидов, у них там были устроены ясли для Христа-младенца, а потом был пирог с маленькой короной внутри. Если бы у тебя было много сыновей и дочерей, тогда их дети были бы моими кузенами и кузинами. И все они собрались бы здесь сегодня, и мы могли бы тоже получить такой же большой пирог с короной.Старик не слышал Женевьевы, не понимал, что она ему говорила, его взгляд остановился на мне. Я пыталась заговорить с ним, но перед моими глазами неотступно стояло видение той, похожей на келью, комнаты с сундуком, в котором хранились власяница и плетка.Он, совершенно очевидно, был фанатиком. Но почему? Что сделало его таким? И какова была жизнь Франсуазы в этом доме? Почему она умерла после того, как с ним случился удар? Неужели потому, что не могла бы вынести его смерти, не смогла бы жить без него? Без этого человека, похожего на труп с широко раскрытыми глазами, живущего в мрачном доме с кельей и сундуком?Однако не каждый мог бы посчитать такую судьбу столь же замечательной, как казалось это мне...Я попыталась разобраться в своих мыслях. Замечательная судьба... когда человек страдал от выпавшей на его долю участи – да, именно это слово являлось наиболее подходящим – и решил лишить себя жизни?Но почему... почему? То, что сначала казалось простым любопытством, превратилось теперь в настоятельную необходимость докопаться до правды. И в этом не было ничего удивительного. Страстный интерес к делам и жизням других людей был изначально заложен во мне. Да, во мне всегда жило неуемное желание знать, как и что думают люди, как срабатывает их ум. Это мне было столь же интересно, как и знать, почему художник выбрал для своей картины тот или иной сюжет, почему представил его именно в таком виде, почему использовал такой колорит...Старик никак не мог оторвать от меня глаз.– Я не в силах как следует рассмотреть вас... Не могли бы вы подойти поближе? – попросил он.Я подвинула свое кресло вплотную к нему.– Это была ошибка, – прошептал он, – это, была ошибка... – Он говорил сам с собой, и я взглянула на Женевьеву, которая была занята шоколадом. – Франсуаза не должна знать...Я поняла, что его рассудок странствует в прошлом, и подумала, что его состояние со времени нашего предыдущего визита заметно ухудшилось.Тем временем старик внимательно посмотрел на меня:– Вы сегодня молодец. Совсем спокойны.– Благодарю вас, я чувствую себя хорошо.– Ошибка... Это мой крест, но я оказался не настолько сильным, чтобы нести его.Я молчала, раздумывая, не позвать ли Мориса. Но тут старик откинулся на спинку кресла, как будто испугался меня. От резкого движения плед соскользнул с его колен и упал на пол. Я нагнулась, подняла плед и хотела накрыть старика, но он вдруг отшатнулся и закричал:– Иди прочь! Оставь меня в покое! Ты знаешь мой крест, Онорина.– Позовите Мориса, – сказала я, и Женевьева выбежала из комнаты.Старик схватил меня за руку; я почувствовала, как его ногти впились в мое запястье.– И не ты виновата, – лихорадочно зашептал он. – Это мой грех. Мой крест. И я буду нести его до самой смерти... Почему ты не?.. Почему я?.. Какая трагедия... Франсуаза... маленькая Франсуаза. Пойди прочь! Не трогай меня! Онорина, зачем ты вводишь меня в искушение?Морис поспешно вошел в комнату. Он взял плед, укутал старика и бросил нам через плечо:– Вам лучше уйти.Затем Морис снял крест, висевший на шее старика, и вложил в его руку.Мы с Женевьевой вышли из комнаты.– Это было так страшно, – прошептала я.– Вы испугались, мадемуазель? – спросила Женевьева почти с радостью.– Его мозг запутался в каких-то давних воспоминаниях.– Он часто бывает в таком состоянии. В конце концов, он ведь очень стар!– Нам не следовало приходить сюда.– Именно это и говорит папа.– Вы имеете в виду, что он запрещает вам приезжать к дедушке?– Не совсем так, потому что он не знает, когда я здесь бываю. Но если бы узнал, то наверняка запретил бы.– Тогда, значит...– Дедушка – отец моей мамы. И именно поэтому папа не любит его. Да он и маму тоже не любил, разве не так?Пока мы ехали обратно в замок, я сказала Женевьеве:– Он принял меня за кого-то другого. Раз или два он назвал меня Онориной.– Так звали мать моей мамы.– Кажется... он боялся ее.Женевьева на мгновение задумалась.– Очень странно, что мой дедушка мог бы кого-нибудь бояться.Я не могла удержаться, чтобы не рассказать Нуну о нашей поездке в Каррефур. Она покачала головой:– Женевьева не должна туда ездить. Так было бы лучше.– Но она хотела навестить дедушку в первый день Нового года, потому что у вас существует такая традиция.– Что хорошо для одних семей, плохо – для других. К тому же традиции – это удел бедняков. Они придают какой-то смысл их жизни.– Но мне кажется, что им радуются и богатые, и бедные. Однако вы правы: нам не следовало ездить в Каррефур. Дедушка Женевьевы начал бредить, и это была малоприятная картина.– Мадемуазель Женевьеве лучше ждать, пока он не пошлет за ней, а не наносить самой неожиданные визиты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109