..
— Нет, я имела в виду не это. Я не пытаюсь провести такую аналогию, хотя полагаю, что крупица правды здесь есть.
— Что ты имеешь в виду?
— То, что насилие действительно возбуждает. И результаты насилия также возбуждают.
— Результаты насилия так возбудили меня в прошлую субботу, что меня стошнило,— сказал Клинг.
— Да, но ведь есть также возбуждение другого сорта, верно? Не сбивай меня с мысли.
— С какой?
— Я хочу подчеркнуть...
— Сомневаюсь, что мне это нравится.
— Почему?
— Потому что ты сказала, что это я вдохновил тебя.
— Меня вдохновил Антониони.
— Ты сказала, что тебя вдохновил я.
— Первоначальный импульс дал мне не ты. Но позднее я связала это с тобой, что вполне естественно, поскольку там речь идет об убийстве и поскольку я безумно люблю тебя и меня страшно интересует твоя работа. Успокоился?
— Ну, теперь мне это нравится чуточку больше, должен признать.
— Но ты еще даже ничего не слышал.
— Я жду. Я весь ожидание.
— Прекрасно. Начнем с этого человека — детектива, который видит результаты насилия и догадывается, что могло произойти, да?
— Ну, собственно, догадываться нечего, когда видишь в голове у какого-то субьекта два пулевых отверстия, так что легко можно сообразить, что в результате этого акта насилия застрелили человека. Тебе это ясно?
— Да, это очевидно, но тебе неизвестно, кто стрелял, либо при каких обстоятельствах это произошло, ну и так далее. Тебе никогда неизвестно, что произошло в действительности, пока ты не поймаешь того, кто это сделал. Я права?
— Нет. Как правило, мы знаем очень много, прежде чем кого-то арестуем. По-другому мы не поступаем. Если мы кого-то обвиняем, нам не хочется попасть пальцем в небо.
— Чем же, в таком случае, вы руководствуетесь при аресте?
— Фактами. При расследовании есть множество запертых комнат. Мы открываем все двери и ищем свет.
— Вот именно! — с триумфом сказала Синди. Вы ищете детали. Исследуете каждый, даже самый маленький кусочек картины, чтобы найти какую-нибудь улику, которая позволит лучше понять всю картину в целом, именно так, как делал фотограф в фильме "Увеличение". И очень часто при расследовании вы обнаруживаете то, что трудно понять. Все начинает проясняться позже, точно так же как половой акт становится понятным ребенку только тогда, когда он созревает. Потом он может сказать: "Так вот что они там делали, да ведь это так просто... ясное дело".
— Я не могу вспомнить, чтобы, будучи ребенком, когда-нибудь видел отца и мать во время чего-то подобного,— заметил Клинг.
— Ты попросту загнал это в подсознание.
— Да нет, я действительно никогда не видел их во время чего-то похожего на это.
— Похожего на что?
— На это,— сказал Клинг.
— Ты не способен произнести даже эти слова,— сказала Синди и рассмеялась.— Ты так загнал это в подсознание...
— Именно поэтому я не переношу психологию,— сказал Клинг.
— Почему? — спросила Синди, продолжая смеяться.
— Потому что она постоянно анализирует все подряд.
— Это именно то, что делаешь ты семь дней в неделю, однако ты называешь это расследованием. Неужели ты не видишь, какие это открывает возможности, Берт? — спросила она уже без смеха. Она вдруг стала серьезной, ее лицо снова было ужасно усталым.— Ах, я знаю, что еще не разработала это, как следует, но, как ты думаешь, разве это не прекрасное начало? Детектив-эротоман, детектив-привилегированный наблюдатель акта насилия, который вначале напуган, растерян и ничего не понимает, но потом обнаруживает в нем все больше и больше значения и смысла, пока, наконец, все не поймет. Это будет отличная диссертация. Мне безразлично, что ты об этом думаешь.
— Я тоже думаю, что это будет отличная диссертация,— сказал Клинг.— Над главой с этой первичной сценой ты можешь начать работу прямо сейчас.
Он посмотрел ей в лицо, когда она подняла глаза, их взгляды встретились, и они оба довольно долго не говорили ни слова. Он только смотрел на нес, думал о том, как сильно любит ее и как страстно желает ее, видел усталые васильковые глаза, бледное и нерешительное лицо, теперь совсем не энергичное. Ее губы приоткрылись, она сделала глубокий вдох, однако не задержала воздух в легких, а ее рука, сжимающая бокал, медленно опустилась и вяло свесилась с поручня кресла. Клинг чувствовал, что должен сказать. Да, он скажет. Да, она может заниматься любовью с ним тогда, когда у нее нет настроения, когда она подавленная и уставшая и выглядит непривлекательно, когда она предпочла бы просто сидеть, наслаждаясь видом из окна, когда выпила немного шотландского виски и потом вздремнула, и даже тогда, когда и думать не может о сексе. Да, она может, если ему это так нужно. Он прочел это в ее глазах и понял по ее губам, и казался сам себе грубым насильником, который вылез рткуда-то из сточной канавы. Поэтому он пожал плечами, непринужденно сказал: "Наверное, не стоит сейчас это делать. Это бы смахивало на некрофилию" — и улыбнулся. Она ответила ему улыбкой — усталой и не слишком поощряющей. Клинг галантно взял бокал из ее дрожащей руки и пошел снова наполнить его.
И все же он чувствовал себя разочарованным.
Глава 6
В среду в половине двенадцатого в полицейский участок позвонила Энн Гилрой и сказала, что хочет поговорить с Клингом.
— Здравствуйте,— сказала она,— надеюсь, я не разбудила вас.
— Ну что вы,— ответил он,— я здесь уже довольно давно.
— Вы помните меня? — спросила она.
— Конечно.
— Гилрой был здесь,— сказала она.
— Гм, да.
— Мне пришла в голову одна идея,— сказала она.
— Да?
— Помните, вы сказали, что если мне в голову придет какая-нибудь идея, я должна позвонить вам?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49