– Выпить хочешь, товарищ? – неожиданно спросил коммунар, вынимая из-под стола четверть самогона. – Ольга гнала, чистый как слеза!
– Закусить есть чем? – поддержал я инициативу снизу, заинтересованный не столько напитком, сколько закуской.
– А как же, – лукаво ответил он, вынимая из ящика стола здоровенный кусок белоснежного сала и соленые огурцы. – Годится?
– Еще бы, – ответил я.
В этот момент в дверь осторожно постучали, и к нам присоединилась дородная, румяная женщина.
– Товарищ Август, звал? – спросила она, поведя бедром знающей себе цену женщины.
– Входи, товарищ Ольга, – пригласил коммунар. – Вот этот товарищ из центра тобой оченно интересуется.
Я никакими коммунарками не интересовался, но промолчал, рассматривая местную звезду.
– Скажете тоже, интересуется! – деланно смутилась Ольга, словно отмахиваясь от предстоящего комплимента. – Оченно я им нужная!
– Ты, товарищ Ольга, попусту не спорь, ты прямо, по-большевистски скажи, дашь этому товарищу или не дашь?
Я, честно говоря, не сразу въехал, что имеет в виду товарищ Август, однако, женщина поняла его правильно:
– Они ничего, молодые, гладкие, ежели, конечно, нальют, и закуска, то почему не дать! Особливо если товарищ этим делом интересуется! А сам-то, товарищ Август, в обиде не будешь, не заревнуешь?
– Мне для боевого товарища ничего не жалко, – четко очертил свою партийную позицию товарищ Телегин-Бебель.
– Сначала сапоги, а потом будем разговаривать о любви, – упрямо сказал я, удерживаясь от неимоверного соблазна обладать такой роскошной и редкой в голодную годину женской плотью.
Еще Федор Михайлович Достоевский в романе «Бесы» отмечал, что социалисты и коммунисты очень жадны до собственности, и чем больше коммунист, тем жаднее. Однако, коммунар меня своими действиями все-таки удивил. Понимаю, если бы вопрос касался чего-то ценного, а не стоптанных сапог.
– Ладно, товарищ Ольга, принеси те сапоги, что я тебе вчера отдал, – поняв тщетность надежд на мировую гармонию, распорядился товарищ Август. – Пусть мой дорогой товарищ и боевой друг ими подавится.
Ольга, тоже недовольная таким развитием событий, сердито посмотрела на меня, на стол украшенный самогоном и салом и, презрительно передернув полным плечом, пошла за сапогами. Как только она вышла, коммунар плеснул в жестяные кружки напиток и отмахнул немецким штыком по куску сала.
– Давай, товарищ Алексей, пока нам не мешают рядовые члены, выпьем с тобой за мировую революцию!
Мы выпили и закусили вкусным, нежным салом.
– Вот так после победы мировой революции будет выпивать кажный трудящийся человек! – пообещал он.
Вернулась с сапогами запыхавшаяся товарищ Ольга, острым взглядом оглядела стол.
– Уже успели? Не могли меня подождать? – с упреком спросила она.
Сапоги, чуть не ставшие яблоком раздора, действительно не стоили ломаного гроша. У них были широкие, раструбами, сто лет не чищенные, порыжевшие от времени голенища, протертая до сквозных дыр подошва и заскорузлая, потрескавшаяся кожа. Непонятно было, зачем они понадобились низкорослому продотрядовцу. С товарищем Августом, напротив, было все ясно, он обладал фантастической скупостью, и что-то отдать ему было тяжело исключительно из моральных соображений.
– Вот, забирайте, – небрежно сказала женщина, ставя сапоги посередине стола. – Вам сапоги интереснее, чем живой товарищ!
Возразить было нечего, а так как товарищ Август продолжить застолье и насладиться любовью коммунарки больше не предлагал, я забрал опорки и ушел из штаба.
В гостевой комнате раздетая по пояс товарищ Ордынцева мыла в тазу голову. После своего вчерашнего вынужденного стриптиза я не стал извиняться, вошел и сел на топчан.
Даша без красноармейской формы оказалась тоненькой, стройной девушкой с худенькой спиной. Лицо у нее было в мыльной пене, и она не увидела, кто вошел.
– Кто это? – испугано спросила она.
– Это я, Алексей.
– Как, как вам не стыдно! – воскликнула она и присела на корточки, обхватив себя за плечи руками.
После своего вчерашнего переодевания у меня было, что ей сказать по этому поводу, но я решил не мелочиться и извинился:
– Я не знал, что вы моетесь, не стесняйтесь, я на вас не смотрю.
Почему-то мы оба непроизвольно перешли на «вы», может быть, потому, что в эту минуту перестали быть товарищами?
– Выйдите, пожалуйста, – жалобно сказала она, – и последите, чтобы сюда никто не вошел.
Мне ничего другого не осталось, как встать на страже дверей с наружной стороны. Минут через двадцать она кончила мыться и сказала, что я могу войти Даша была уже в нательной солдатской рубахе с замотанной полотняным полотенцем головой.
– Разве можно так пугать? – с упреком сказала она. – Я же невесть что подумала!
Начинать ерничать по поводу свободных революционных отношений полов мне не хотелось. Поэтому я еще раз извинился за то, что вошел без стука. Она на это только хмыкнула.
– А это еще что? – спросила Ордынцева, разглядывая валяющиеся на топчане сапоги.
– Сам не знаю, один человек ими очень интересовался, может быть, в них что-то спрятано. Почему-то они слишком тяжелые.
– Сокровище хотите найти?
– Кто знает, – ответил я, прощупывая толстые, двойной кожи голенища. – Сейчас распорю, тогда узнаю,
Я надрезал ножом прогнившие нитки и проверил сначала один, потом второй сапог. Никаких бумаг или чего-нибудь другого между лицевой стороной и подкладкой голенищ не оказалось. Кожаные подошвы тоже были так истерты, и я их отрывать не стал. Меня заинтересовали массивные, высокие каблуки, выглядевшие значительно новей самих сапог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97