В самой пролетке спрятать их было негде, экипаж был открытым и довольно примитивным – обычная рессорная тележка с двумя лавками для пассажиров и кучерским облучком. Единственное место, где что-то можно было положить, находилось именно под этим облучком Он был сделан в виде узкого ящика, закрытого сверху сиденьем. Пока у меня не было возможности проверить, что там лежит.
– Если мы пойдем лесом, то куда денем лошадей и пролетку? – спросил я.
– Их оставлять на дороге нельзя ни в коем случае! – тотчас оживился Опухтин. – Иначе они, – он посмотрел в сторону города, – догадаются, куда мы свернули и устроят погоню. Заведем лошадей подальше в лес и оставим.
– Но ведь тогда они погибнут! – возмутилась Даша.
К этому времени уже так стемнело, что разобрать нюансы выражения лица троицкого большевика было невозможно, но по тому, как он ответил, этого и не требовалось:
– Кто, товарищ Ордынцева, важнее для революции, лошади или коммунисты?!
Думаю, что Ордынцевой, как представителю конкурирующей партии, более симпатичны были все-таки лошади, но она это не озвучила, сказала другое:
– Лошадей можно распрячь и отпустить, они сами найдут свою конюшню.
Однако, такое решение Илье Ильичу не понравилось, он тотчас его опротестовал
– Нам нельзя, чтобы псевдокоммунисты узнали, что мы остались в уезде!
– Вы думаете, им лошади расскажут? – невинно спросил я.
– Нет, конечно, – уверенно, почувствовав, что инициатива уже принадлежит ему, ответил Опухтин, – лошади говорить не умеют. Они догадаются, что мы остались где-то поблизости.
– А как вы с таким ранением собираетесь пробираться лесами? – задал я новый вопрос. – Вы и версты не пройдете.
– Это ничего, когда человек мобилизуется для большого, общего дела, то он творит чудеса! – успокоил меня он. – Дойдем потихонечку, будем чаще отдыхать
– Знаете, что, Илья Ильич, – задумчиво сказал я, – мне кажется, нам с товарищем Ордынцевой ничего особенного не грозит. Вы, пожалуй, пробирайтесь лесом сами, а мы дальше поедем на пролетке.
Опухтин как будто со всего маха налетел на препятствие, вытянулся вверх и резко ко мне повернулся
– Как так, на пролетке? Вы в своем уме?! Да вы знаете, что с вами сделают, если поймают?! Упаси вас товарищ Троцкий Попасться в руки наших товарищей!
Илья Ильич страшно разволновался, повысил голос и вцепился мне в рукав.
– Вы меня только послушайте, – умоляюще говорил он, – вам никак нельзя оставаться одним, вы без меня тотчас пропадете!
– Пока, сколько мне помнится, – не сдержавшись, напомнил я, – это вы без нас пропадали. Что же вы позволили милиционеру убить ваших товарищей? Да и вас спасли тоже мы Вы же почему-то скрываете от нас с товарищем Ордынцевой, куда спрятали экспроприированные ценности Нехорошо, товарищ Опухтин, обманывать товарищей по партии!
– Какие еще ценности! Я даже слушать не хочу про эти глупости! Кому вы поверили? Медведю? Да вы знаете, что он тайный меньшевик и ренегат?!
– Знаю, – таинственным голосом сказал я, – меня прислали проверить вашу партийную организацию на верность идеалам. У вас Илья Ильич никаких идеалов не оказалось, так что придется вас вычистить из партии.
– Как так вычистить, что вы, товарищ, такое говорите! Я в членах с восемнадцатого года!
– А я, как вы знаете, с четырнадцатого! И имею большие полномочия. Вы же почему-то хотите заманить нас в лес. На чью мельницу льете воду, гражданин Опухтин?! Каледина или барона Врангеля?
В темноте не было видно, побледнел ли Илья Ильич, но как задрожал его голос, мы услышали:
– Товарищ Алексей, я могу поклясться, что я всегда был и остаюсь верным нашему делу…
– Какие ценности вы экспроприировали, и где их прячете? – официальным голосом спросил я. – Учтите это ваш последний шанс! Шаг влево, шаг вправо, стреляю без предупреждения. Прыжок на месте расцениваю как провокацию! – добавил я любимую фразу будущих коммунистов.
Опухтин, конечно, ничего не понял, но про расстрел и провокацию до него дошло. Он как-то опал телом и сразу сделался меньше ростом. Подошел почти вплотную, засматривая мне в лицо:
– Я все делаю не для себя, а для партии. Я хочу спасти народное богатство от расхитителей! Верьте мне, товарищ Алексей! Товарищ Ордынцева, ты же меня знаешь, подтверди, что я честный партиец!
Отвернувшись от впадающего в раж и брызжущего слюной товарища, я краем глаза заметил несоответствующие речам судорожное движение его руки, пододвинулся к нему вплотную и уперся пальцем в живот. После чего проникновенным голосом посоветовал:
– Вы, Илья Ильич, напрасно беспокоитесь. Ваш браунинг я на всякий случай разрядил еще в больнице, а вот мой наган нацелен вам точно в живот. Подумайте, как тоскливо будет умирать одному ночью на пустой дороге.
Опухтин дернулся и застыл, как во время детской игры в «замри», стоял неподвижно, чуть покачиваясь
– Я и не собирался ничего такого, – убитым голосом сказал он, – мы же с вами товарищи!
Не знаю, о чем в эту минуту думал партиец, я же, что было сил сдерживал себя, чтобы не дернуться, и он не понял, что я блефую. Мысль разоружить ненадежного партнера у меня была, не было времени и возможности.
– Вот именно, – небрежно произнес я, дружески тыча указательным пальцем в его кругленький животик, – зачем губить нужного революции товарища? Тихо, двумя пальцами вытащите из кармана браунинг и передайте мне. Только очень медленно, а то последнее время я стал почему-то нервным.
Опухтин застыл на месте, потом подчинился и отдал браунинг. Я вздохнул с облегчением, но палец убрал.
– А теперь расскажите все про экспроприированные ценности, – попросил я почти нежно, почесывая ему брюшко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97