Единственно, что стало другим – это господское поместье. В давние времена здесь был небольшой деревянный барский дом, теперь большой каменный, постройки середины прошлого века.
Поместье находилось на выезде из села с противоположной стороны, и что представляет собой новая постройка, я судить не мог, до имения от центра села было не меньше версты. Наш обоз вполз на главную улицу и остановился в центре, около кирпичной церкви. Никакой реакции жителей на это не последовало. Любопытные не высовывались из своих домов, и даже собаки на продотряд не лаяли. По приказу командира все мы собрались около его подводы.
– Здесь чего, коммуна или как? – задал он общий вопрос.
– Вроде коммуна, – ответил кто-то из продотрядовцев, – а там кто его знает.
– А где народ? – продолжил любопытствовать командир.
Этого, понятно, вовсе никто не знал, и вопрос остался без ответа.
– Здесь есть Советская власть или как?! – опять строго вопросил командир, придирчиво вглядываясь в наши лица. – Мы что, так и будем холодать и голодать посреди дороги, пока они прохлаждаются?
Ответить ему никто не успел, потому что с другого конца улицы ударил пулемет, пули засвистели над нашими головами и как горох поскакали по дороге. В мгновенье ока все попрятались под ближними возами.
– Беляки! – закричал диким голосом командир. – Бей гадов!
Однако, оказалось, что вылезать под пулеметный огонь желающих нет, как и попытаться организовать сопротивление неведомому противнику, Революционные герои смогли только смачно материть невесть откуда взявшегося неприятеля. Жертв пока не было. Пулеметчик стрелял не в нас, а просто вдоль дороги.
– У кого есть белая тряпка, – надсаживался командир, – пошлите к этим мудакам парламентера!
Кто его должен посылать и зачем, он не уточнил. Вскоре в этом отпала нужда, постреляв безо всякого толку, пулемет смолк. Вслед замолчал и командир. Мы сидели на грязной дороге, ничего не предпринимая. Невидимый противник тоже никак себя не проявлял.
– Эй, фершал, это чего было? – спросил меня чахоточный продотрядовец, прятавшийся под соседней телегой.
– Из пулемета стреляли.
– Зачем?
– Не знаю.
– А кто знает? – не унимался он.
– Если тебе интересно, пойди сам и спроси, – посоветовал я.
– И, правда, почему не спросить, – согласился он, без опаски встал и вышел на дорогу. Противник огня не открыл, и вслед за первым героем начали вылезать из-под телег и остальные.
– Панкратов, – приказал, пытаясь очистить ладонями свои измазанные дорожной грязью малиновые галифе, командир, – пойди, спроси, чего это они стреляли.
Чахоточный кивнул и без раздумий пошел к месту, откуда работал пулемет. Оставшиеся смотрели вслед, ожидая, когда его подстрелят. Однако, кругом было спокойно, и Панкратов исчез в конце улицы в лиловых сумерках вечера.
– Может, не белые? – с надеждой спросил парень с наивным лицом. – Откедова им здесь взяться?!
Через несколько минут выяснилось, что он был прав. На дороге возникла фигура чахоточного, вместе с какими то вооруженными людьми. Как только группа приблизилась, наш командир смело вышел вперед и закричал, вздевая руку вперед и вверх, как будущий типовой памятник товарищу Ленину.
– Вы чего, падлы, в революционных людей стреляете, мать вашу, так, перетак! Да за такие дела в революционный трибунал и к стенке, как раз-два-три!
– Кто вы есть такие? – не отвечая на обвинения командира, строго спросил высокий, небритый мужчина в рваном, подпоясанном веревкой пальто и студенческой фуражке.
– Мы есть продотряд имени товарища Клары Цеткин, революционной подруги товарища Карла Маркса! – гордо ответил наш командир, – А вы кто такие будете?
– Мы коммунары коммуны имени «Победы мировой революции», – ничуть не тушуясь, сказал человек в студенческой фуражке. – Прошу, товарищ, предъявить ваш по всей форме мандат!
– Ты чего, коммуния, сам, своими глазами не видишь, с кем дело имеешь! – как бы остывая, проговорил наш краснозвездный лидер.
Однако, коммунар строгости в голосе не убавил, напротив снял с плеча винтовку:
– Мне, товарищ, на вас смотреть незачем, ты мне мандат покажи, от имени какой такой Клариной целки вы наш уезд грабите?!
– Мне это даже слушать смешно, товарищ, – опять начал сердиться наш командир, – когда тебе бумажка дороже революционного товарища, с которым ты гнил на каторге и в окопах мирового империализма!
Мне стало казаться, что с бумагами у нашего отряда существовали какие-то проблемы. Так же показалось и заросшему в студенческой фуражке. Видимо на всякий случай, он передернул затвор винтовки и навел ее на нашего командира. Потом сказал официальным голосом:
– Прошу, товарищ, предъявить что положено, а то я, как есть контуженный мировым царизмом, могу случайно и выстрелить!
Нашему командиру не осталось ничего другого, как выматериться и полезть в верхний карман кожанки за бумагами. Бумаг у него оказалось не очень много, всего один потрепанный лист формата А4, с малым количеством написанного от руки текста.
– На, подавись, товарищ, – небрежно сказал он, подавая студенческой фуражке свой мандат.
Однако, оказалось, что небритый, несмотря на свою фуражку, имеет проблемы то ли со зрением, то ли с грамотой. Принятый мандат он читать не стал, а начал внимательно осматривать со всех сторон, даже с чистой, где ничего написано не было.
– Не нравится мне что-то, товарищ, твой мандат, – честно признался он командиру. – А вот штаны твои нравятся, революционные у тебя, товарищ, штаны!
Однако, командир намек на свои галифе, как возможное решение вопроса мирным путем, проигнорировал и, заподозрив небритого товарища в лингвистической некомпетентности, попер на него, что называется, буром:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97