– После, как-нибудь, – пообещал я – Оставайтесь на месте. Увижу, что идете за нами, брошу – мало не покажется!
– Ладно уж, идите! Сами-то что делать будете?
– Поедем за город и подорвемся, – пообещал я.
– Зря вы это затеяли, – без особого сожаления сказал Запруйко. – Молодые, жить да жить!
Как ни напряжены были у меня нервы, чеку я на место вставил без особого труда. После чего уже с трудом разжал закостеневшие руки. Потом мы из подъезда вышли на улицу. Время было полуденное, и народа на ней было немного.
– Ты, правда, мог взорвать бомбу? – спросила Даша, когда мы уже свернули в Староваганьковский переулок и пошли в сторону Воздвиженки.
– Мог бы, если бы у нас не осталось другого выхода.
– Ты думаешь, эта женщина, Вера, все затеяла, чтобы получить папину комнату?
– Нам нужно срочно уехать из Москвы, – не отвечая на глупый вопрос, сказал я. – Иначе нас под землей найдут. Сейчас поменяем одежду, и сразу на вокзал.
– А куда мы теперь поедем?
– В Ивановку.
– Куда?
– В деревню под Троицком. Я уже что-то устал от вашего времени. Погостили, пора и честь знать. Поедешь со мной в будущее?
– А можно? – спросила Ордынцева.

Глава 19

В Ивановке на первый взгляд ничего не изменилось. Те же сонные избы и ленивый лай собак. Правда, их стало значительно больше. Мы подъехали к дому Ивана Лукича. Кучер остановил лошадей.
– Здесь? – спросила Даша.
Я кивнул, вылез из пролетки и помог ей спуститься на землю.
Пока я расплачивался с извозчиком, она сделала несколько шагов, разминая ноги В окнах показались прильнувшие к стеклам лица. Меня, видимо, не узнали, и никто не вышел навстречу. Тогда я сам открыл знакомую калитку и зашел в подворье. Только после этого в избе открылась дверь, и из нее вышел сильно постаревший Иван Лукич. Вид у него был не самый радушный. Он спустился с крыльца и посмотрел на меня, приложив ко лбу ладонь.
– Вы, товарищ, никак фининспектор?
– Нет, Иван Лукич, не инспектор, я, если помните, – сказал я, но он не дослушал, сбежал с крыльца и порывисто меня обнял.
– Алеша, голубчик, прости старика, совсем стал плохо видеть. Аксинья! – закричал он, – смотри, кто к нам приехал!
Крестьянин заплакал и, прижимая к груди, гладил меня по спине. Такого приема я никак не ожидал. Ни так уж мы с ним подружились, чтобы проявлять при встрече такие бурные эмоции. Я был бы рад, если меня просто не забыли.
Из избы выскочила невестка старика и несколько подростков. Меня плотно окружили и повели в дом.
– Радость-то, какая, – бормотал хозяин, все не отпуская меня, – а мы уж и не чаяли тебя увидеть.
– Ну, как вы тут? – спросил я, чувствуя себя блудным сыном, вернувшимся в отчий дом.
– Живем, как можем, – ответила за всех Аксинья. Она почти не изменилась, только стала полнее, и плечи опустились ниже, чем прежде. – Если бы ты тогда не помог… – Она махнула рукой и заплакала.
Встречаться с такой памятью на добро мне случалось так редко, что у самого из глаз чуть не закапали слезы.
– Дядя, а ты меня помнишь? – спросил белоголовый мальчик лет одиннадцати-двенадцати. – Ты с нами еще в прятушки играл.
– Егорка? – вспомнил я имя ребенка. Тогда ему было лет шесть, и его хотел застрелить пьяный продотрядовец.
– Ага, – обрадовался он. – А у нас бабуся померла.
– Оставила нас наша голубка, – опять заплакал хозяин. – В прошлом годе еще схоронили.
Все замолчали, поминая Елизавету Васильевну.
– А как та женщина, у которой была водянка? – вспомнил я про больную, которую лечил.
– Матрена-то? – разом оживилась невестка. – Живехонька, как выздоровела, ходила в церкву тебе за здравие свечку ставить.
– Чего ты, Аксинья, язык-то распустила! – набросился на нее Иван Лукич, – быстро на стол накрывай, Алеша, поди, с дороги оголодал совсем.
– Не оголодал, – успокоил я начавшуюся суету. – Лучше позовите в дом женщину, она уже замерзла на улице стоять, я ведь не один приехал.
Тотчас все гурьбой побежали за Дашей. Ордынцева вошла в избу и перекрестилась на образа. Такого я за ней раньше не замечал. Представил ее хозяевам. Нас усадили за стол. Начались разговоры и воспоминания О моих вещах, отправленных ему на хранение, старик почему-то не вспоминал. Поэтому, как только появилась возможность, я спросил, передала ли их ему женщина, которой это поручилось.
– Дарья-то? – уточнил он. – Как же, голубчик, все сполнила. Она баба хорошая, только животом очень мается, ты ей не помогнешь, по старой памяти?
– Помогу, – пообещал я, опасаясь, что меня опять втянут в нескончаемый медицинский процесс. – Вещи в сохранности?
Иван Лукич почему-то смутился и сделал мне знак, чтобы я молчал. Это мне не понравилось. Я удивленно на него посмотрел, но он показал глазами на дверь. Извинившись, я встал из-за стола и пошел во двор. Он направился следом.
– С вещами все в порядке, лежат в лесу закопанные, – сказал он. – Как нас тогда отряды ограбили, мы все теперь в лесу прячем.
– Там сабля, как бы не заржавела, – забеспокоился я.
– Что ты, Алеша, мы тоже не без ума, я ее салом смазал, и армяк твой выкапываю для проветра.
– А почему такая таинственность? – поинтересовался я.
Старик ответил не сразу, долго подбирал слова, потом сказал:
– Тут тобой разные люди интересовались, боюсь, как бы детишки али Аксинья не проболтались.
– Интересовались мной? Вы это серьезно?!
– Приезжали, расспрашивали. И про твою саблю пытали. Обещали большие деньги отвалить, – почему-то смущаясь, ответил он.
– Что за люди, вы можете толком сказать?
– Это мне, голубчик, неведомо. Люди как люди. Сперва один приезжал на коне, сурьезный такой, со звездами. Это давно было, как только продналог ввели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97