– Кажется, и вправду здесь что-то есть, – сказал я Ордынцевой, слой за слоем отрывая наборную кожу.
После очередного слоя, вскрылась емкость, почти на весь каблук, наполненная золотыми монетами царской чеканки. Я только присвистнул, высыпая деньги на стол, и так же распотрошил второй каблук. Там тоже оказались монеты.
– Кажется, мы разбогатели, – сказал я, глядя на внушительную горку золота.
– Деньги нужно отдать коммуне, – неожиданно для меня сказала Ордынцева.
– Зачем? – искренне удивился я.
– У них кончается еда, а на золото ее можно купить.
– Вот и прекрасно, пусть начинают работать. А деньги нам с вами самим пригодятся.
– Нам? Почему нам?
– Ну, – протянул я, – мы же уже как-то вместе, несмотря на разницу платформ.
– Вы поедете со мной в губернию?
– Поеду, если вы возьмете меня с собой. Правда, мне сначала нужно будет заехать в Троицк.
– Это по пути, – бесцветным голосом сказала Даша. – Вы не хотите помыться, у меня осталась теплая вода,
– С удовольствием, – ответил я. – Чего мне последнее время не хватает, это нормальных бытовых условий.
– Я уже к такой жизни привыкла. Когда впереди большая цель, подобные мелочи перестают раздражать.
– У меня нет такой большой цели как у вас, чтобы ради нее ходить грязным.
– Зачем вы меня все время дразните? – обиженно спросила она. – Как будто бы это я придумала мировую революцию!
С замотанной полотенцем головой, Ордынцева перестала быть похожей на кинематографического комиссара, и мне стало стыдно, что я, действительно, ее все время поддразниваю.
– Извините, больше не буду, но и вы не поминайте все время всуе пролетариат и фракционные разногласия.
– Хорошо, не буду, – просто ответила она.
Я ждал, что Ордынцева выйдет, чтобы дать мне помыться, но она начала сушить волосы и, было похоже, уходить не собиралась.
– Почему вы не моетесь? – спросила она, видя, что я маюсь без дела и не раздеваюсь. – Меня стесняетесь?
– Есть немного.
– Мне вчера было приятно смотреть на вас, я еще никогда не видела полностью обнаженного мужчину. Если можно, я останусь.
На такую откровенность я просто не знал как реагировать. Хотел спросить, почему, в таком случае она выставила меня, когда мылась сама, но не спросил. Сказал, снимая с себя сюртук:
– Эка невидаль. Если интересно, оставайтесь.
– Спасибо, – чинно поблагодарила она. – К тому же, одному здесь мыться неудобно, а я вам помогу.
Я разделся по пояс и взял в руку ковшик, плавающий в бадье с остатками горячей воды.
– А почему вы не разделись совсем? – вдруг спросила она.
– Здесь мало воды, на все тело не хватит, – отговорился я, не зная, как реагировать на такие заявы. Сколько я помнил, до сих пор ни у кого и мысли такой не было разглядывать меня, как античного атлета.
– Я воду попрошу на кухне, мне дадут, – сказала Ордынцева, взглянув тяжелым, как будто остановившимся взглядом.
– Я могу и сам попросить, – отговорился я, но она, не слушая возражений, накинула кожанку и быстро вышла из комнаты.
Я намочил голову и начал намыливаться. Увы, мыло было революционное, темно-коричневое, вонючее и плохо мылилось. Однако, никакой альтернативы ему не было, разве что щелок, которым пользовались деревенские жители. Пока Ордынцевой не было, я успел намылить и ополоснуть голову остатками воды.
– Есть вода! Уговорила! – с довольным видом сказала она, внося в нашу каморку тяжелую, парящую бадью.
– Ну, зачем это вы, Даша! Женщинам нельзя носить такие тяжести.
– Ничего, я не кисейная барышня. Раздевайтесь!
Надо сказать, теперь уже я почувствовал себя барышней, с которой пытаются снять одежду. Осталось только гордо заявить: «Я не такая!»
«В конце концов, пусть смотрит, если ей так хочется», – подумал я, запер дверь и разделся. Даша села на топчан и наблюдала, как я моюсь. Мы не разговаривали. Мыться под таким пристальным наблюдением было довольно неловко, приходилось принимать соответствующие позы и думать не о «процессе», а о зрелищности.
– Все-таки тело у тебя буржуазное, – вдруг сказала она, опять переходя на «ты». – Но мне нравится. Можно, я помогу тебе помыть спину?
– Даша, ты знаешь, чем это может кончиться? – отрываясь от мытья, прямо спросил я.
– Чем? – смеясь глазами, провокаторским голосом спросила она.
– Тем, – буркнул я, отворачиваясь от нее.
– Ну, можно? – просительно сказала она. – Мне так хочется тебя помыть!
– Ради бога, только я ни за что не отвечаю!
Впрочем, это она уже могла понять и сама. Как я от нее ни отворачивался, комната была слишком мала, чтобы можно было что-то скрыть. Однако, судя по всему, мое уже несколько взвинченное состояние Ордынцеву не смутило. Она вскочила с топчана, подошла вплотную, так близко, что даже намочила на груди свою солдатскую нательную рубаху и забрала у меня из руки скользкий кусок мыла. На мгновения наши пальцы встретились. В этом не было ничего такого, но меня будто ударило током. Однако, Даша, как только завладела мылом, стразу же отстранилась от всего личного и, не дав мне времени что-нибудь предпринять, провела мягкой ладонью по спине.
– Мне так захотелось тебя помыть! – прошептала она, дыша мне в спину. Потом начала гладить тело, так, что было неясно, моет она меня или ласкает.
Я сколько мог, терпел, не поворачиваясь к ней и старался расслабиться. Получалось это довольно плохо, но я держал марку и кончил эту странную «помывку» только тогда, когда она легко и незаметно прикоснулась губами между лопатками к коже спины.
Я круто повернулся, поднял ее на руки и положил на наш топчан. Дашу била нервная дрожь, глаза были полузакрыты и затуманены. Она не возражала и не помогала, когда я снимал с нее сапоги и солдатское галифе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97