Вот, купили бомбы, хотели самоубийством жизнь покончить, а тут вы явились!
Милиционер обдумал мои слова и начал выдавливать из себя жизнеутверждающие сентенции:
– Чего вам помирать! Это всегда успеете! Ты только пружину не опускай! – взмолился он, когда я в отчаянье поднял вверх руку с гранатой. – Комната у вас есть, живите и радуйтесь!
– Это какая такая комната! Никакого они права на комнату не имеют! – заорала из коридора Верка.
– Мамаша! Помолчите минутку! – дрожащим голосом попросил ее сын. – Дайте начальнику с людями поговорить!
– Не буду я молчать! Эта шалава отцу стакана воды не подала, а теперь на готовенькое явилась! Комнату ей подавай, стерве бесстыжей!
Неожиданное вмешательство страстной Верки смутило всех присутствующих Теперь все слушали ее вопли, не зная, что делать дальше. Первым опомнился командир:
– Убери ты эту змею подколодную! – закричал он на подчиненного. – А то я сам ее на месте шлепну!
Непочтительный сын выскочил в коридор и зажал своей родной матери рот. Та вывернулась и укусила его за руку. Он закричал от неожиданности и, как представитель власти, дал родительнице оплеуху. После чего их семья временно выключилась из действия, с криками и грохотом выясняя родственные отношения.
– Слышь, отдай бомбу, – опять попросил старший. – Чего тебе попусту погибать!
– «В этой жизни помереть не ново, но и жить, конечно, не новей», – процитировал я прощальное письмо Есенина.
– Брось ты, ну зачем тебе помирать, – начал канючить милиционер непривыкшим к просьбам голосом. – Хочешь, иди куда хочешь!
– Ну да, а ты в спину выстрелишь, знаю я вас! – заартачился я.
– Век свободы не видать! – поклялся он и повернулся к Ордынцевой. – Хоть ты ему скажи!
Даша поглядела на милиционера чистыми, влюбленными глазами и ласково ему улыбнулась. Так она смотрела и на меня, когда вспоминала отца, но блюститель этого не знал и окончательно растерялся:
– Да, что же вы за люди такие! – пробурчал он себе под нос. – А если я побожусь, поверишь?
Я отрицательно покачал головой и начал рассматривать гранату в руке.
– Если ты взорваться хочешь, чего же нас боишься? Все одно помирать!
– Не скажи, так – сразу, бах, и готово, а вы промахнуться можете, раните, будет больно, – прочувствованно сказал я. – И потом, я боюсь инфекции. Занесете своими пулями какую-нибудь заразу.
Теперь старший милиционер окончательно уяснил, что мы ненормальные и совсем скис.
– Ну, что такого сделать, что бы вы нам поверили? – спросил он вкрадчиво, как говорят с психами.
– А вы Верку посеките, – попросил я, тогда и говорить будем.
– Чего? – не понял он. – Как это посечь?
– Очень просто, ремнем, чтоб не орала!
– Так это же, – начал он, но не договорил и закричал, – Смирнов, мать твою!
– Чего, товарищ Запруйко? – заглянул в комнату Веркин сын с поцарапанным в кровь лицом.
– Тащи свою матку, мать ее, дуру! – приказал командир.
– Я тебе притащу! – взвыла в коридоре сама матушка Смирнова. – Ты мне, кобель поганый, за все ответишь, я тебе дам чужими комнатами распоряжаться! Я тебе не за то давала, что бы ты меня всякими словами материл!
В подтверждении своих слов Верка оттолкнула молодого милиционера, влетела в комнатушку и плюнула товарищу Запруйко в лицо.
– Вяжи ее, дуру! – закричал он и свободной от нагана рукой швырнул бедную женщину на койку покойного Ордынцева.
– Так вы, мамаша, еще и с товарищем Запруйко крутите! – горестно воскликнул поцарапанный Смирнов.
– Держи ее, Бортников, – кричал Запруйко молодому милиционеру, с трудом отбиваясь от рассерженной Верки.
Втроем милиционеры повалили ее на кровать. Про нас они почти забыли, слишком много впечатлений свалилось им разом на головы.
– Мордой ее в подушку, чтоб не орала! – распоряжался старший Смирнов, держи ей голову, а то укусит! Бортников, дай ей по жопе, чтоб помнила.
Сам товарищ Запруйко навалился на нижнюю часть тела поверженной воительницы и всем своим весом пытался удержать брыкающие ноги. Бортников, разгоряченный схваткой и тоже покусанный гражданкой, снял с талии широкий форменный ремень и, отцепив от него портупею, неловко хлестнул мать своего товарища по месту, указанному ее любовником.
Верка пронзительно завизжала, но сын вдавил ее лицом в подушку покойного генерала, и визг захлебнулся.
– Бей, чего ты ждешь, – закричал на подчиненного товарищ Запруйко, с трудом удерживая извивающееся женское тело.
Бортников от души размахнулся и так вломил по веркиной женской прелести, что она, как на пружинах, подскочила на кровати. Однако, силы были слишком не равны, и вскоре экзекуция над беднягой приобрела характер личной мести и садистского игрища.
– Ну, доволен? – спросил меня разгоряченный Запруйко, когда Верка затихла. – Давай бомбу!
– Нет, – ответил я, – бомбу я не отдам. Если хотите остаться живыми, отдайте свои наганы.
– Ты чего? Да за это трибунал!
– Тогда выньте патроны. Только быстрее, а то у меня рука устала.
Опять все уставились на гранату в моей руке. Мне тоже было страшно, но не так сильно, как милиционерам.
Рука у меня и правда устала, смертоносная пружина разжимала пальцы, и они побелели от напряжения.
– Быстро, – поторопил я, – ссыпьте все патроны в шляпу. Только учтите, если…
– Ладно, – хмуро сказал Запруйко, – сами знаем, не дураки.
– Даша, забери патроны, – попросил я свою очарованную подругу.
Она, продолжая призрачно улыбаться, повиновалась.
– Теперь дай мне вон то кольцо.
Она подняла с пола кольцо с чекой, удерживающей взрыватель, и подала мне.
– Законтрь, ты ее, ради бога, – взмолился милиционер, – не дай бог, отпустишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97