Я удвоил внимание и напряженно вглядывался в предутреннюю туманную белизну. Ордынцева, как мне казалось, возилась уже слишком долго. Ей всего-то нужно было набросить веревочную петлю на нос лодки и привязать суденышко к любому пню Однако, она все не возвращалась и я, начиная нервничать, чуть не пропустил возникший в белесой пелене человеческий силуэт.
Высокий мужчина в солдатской шинели и буденовке стоял рядом с деревом, за которым, вероятно, до этого момента прятался и медленно поднимал ствол винтовки. Я чуть переместился и, выбрав удобное положение для стрельбы, поймал его в прицел. Для меня в психологическом плане стрелять в человека всегда чрезвычайно сложно, тем более в собственного соотечественника, волею судьбы оказавшегося на противоположной стороне. Другое дело, когда это происходит в горячке боя, при защите собственной жизни. Теперь же мне было нужно почти хладнокровно выстрелить в такого же, как я, россиянина. Усилием воли я заставил себя забыть, что целюсь в человека и представил, что передо мной обычная фанерная мишень. Получилось это не очень хорошо, но хотя бы позволило выстрелить по цели, а, не, обманывая себя, мимо.
После выстрела я, как в американском боевике, откатился на несколько шагов в сторону и спрятался за толстым комлем березы, чтобы меня не посекли ответным огнем. Однако, противная сторона стрельбу не подняла. Там было тихо и безлюдно. Человек, в которого я стрелял, исчез.
– Что случилось, почему ты стрелял? – спросила Ордынцева, падая на землю рядом со мной.
– Что ты там столько времени возилась! – набросился я на нее. – Тебя чуть не подстрелили!
– Веревка запуталась, потом было не к чему привязать лодку, – спокойно ответила она.
– Ползем назад, – сказал я, никак не комментируя такое хладнокровие. – Только не поднимай голову.
Мы отползли от берега и встали на ноги. Даша была в кожаной комиссарской куртке, с головой, аккуратно повязанной белоснежным платком!

Глава 14

В доме с выбитыми стеклами было промозгло и холодно. Полы устилало хрустящее под ногами разбитое стекло. К восходу солнца погода испортилась, и небо закрыли низкие, тяжелые тучи. После предрассветной баталии и бессонной ночи чувствовали мы себя не очень бодро, Когда мы вернулись с берега, я первым делом промыл ободранное лицо чистой водой, потом щедро смазал царапины йодом, так что вид у меня стал романтичным, но не эстетичным. После падения от удара взрывной волны, больших повреждений на мне не оказалось, только синяки и сильно распух ободранный щепой нос. Так что мне больше досаждал холод, а не героические раны.
Переправляться в лес через болота среди бела дня было крайне рискованно. Я не знал, попал ли в снайпера и сколько еще людей следит за островом. После военного совета мы решили уходить, как только стемнеет, чтобы за ночь убраться как можно дальше от опасного места. Первым делом нужно было хорошо отдохнуть и набраться сил. Мы попытались уснуть, завернувшись в тулупы, но холод постепенно пробирался и через теплую овчину, и полноценного отдыха не получилось.
– Ты сможешь натопить печь в бане? – спросила меня генеральская дочка, уныло сидя около выбитого окна.
Мысль была вполне здравая. Баня была единственным местом, где можно было отсидеться в тепле. В сарае лежали убитые революционеры, и заходить туда нам очень не хотелось, а дом продувало насквозь.
– Конечно, смогу, – ответил я почти с энтузиазмом,
– Правда? – обрадовалась Даша. – Я еще ни разу сама не смогла растопить печь. У меня почему-то никак не разгораются дрова.
Я сразу приободрился и отправился в баню. Запас дров там был впечатляющий, на всю зиму. Потому, несмотря на «сложность процесса», через двадцать минут я уже сидел возле гудящей пламенем печки. Ордынцева устроилась рядом, внимательно наблюдая за тайной разведения огня,
– Ты зачем положил туда эти щепочки? – спросила она, когда я, нащипав лучин, положил их под дрова и поджег спичкой.
– А как ты сама растапливала печь? – удивленно спросил я, поражаясь такой барской беспомощности.
– Тоже дровами, – на чистом глазу созналась революционерка.
– Без растопки?
– Да, клала дрова и поджигала их спичкой. Только они почему-то не загорались.
Теперь, когда мы оказались в тепле, можно было и расслабиться, что я и сделал, улегшись на полке в парной. Жизнь, как говорится, налаживалась.
– Мыться будем? – спросил я где-то через час, когда тесное помещение нагрелось так, что я вынужден был снять инженерный китель и сидел уже в одной рубашке.
Удивительное дело, как устроена человеческая психика. Только что едва не погибший, покарябанный и побитый, я уже подумывал о совсем других, чем простое выживание вещах и жизненных радостях.
– Давай, только по очереди, а то вдруг на нас нападут, а мы будем неодеты, – ответила она, подозрительно косясь на закрытую дверь.
Замечание было вполне уместное, особенно при том, что мы, после того, как обосновались в бане, еще ни разу не выглянули наружу.
– Я сейчас наношу воды, заодно и помоемся, – предложил я, когда от банного жара сидеть просто так в бане сделалось невыносимо.
– Да, конечно, – согласилась Даша, – ты мойся первым, а я потом.
Как это часто бывает между мужчинами и женщинами, у нас наметилось взаимонепонимание полов. Объяснять, что выражение «заодно помоемся» имеет в данном, конкретном случае совсем другой смысл и помывка, в этом контексте, рассматривается не как первичное, а как вторичное действие, мне не захотелось, и я молча отправился за водой.
При выходе из бани никакие опасности меня не подстерегали. С берега ее видно не было, так что неожиданной пули я не ждал и спокойно отправился к колодцу за водой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97