Абс
олютно…
В это время вошел Левин. Тимохин скосил на него один глаз и круто перевел р
азговор с Харламовым на московские дела.
Принесли обед. К этому времени Левин уже собрался с силами. Только изредк
а он отвечал не вполне точно. Руки у него больше не дрожали, выражение лица
стало твердым, а когда Лукашевич осторожно сострил, он улыбнулся.
За сладким позвонил телефон. Оперативный вежливый голос сообщил: через д
ва часа самолет уходит на Москву, места для профессоров имеются.
Ц Я вас отправлю в «санитарке», Ц сказал Левин, Ц вы ничего не будете им
еть против?
Полковники ничего не имели против. Лукашевич, страстный любитель живопи
си, уже рассказывал Тимохину о судьбе некоторых полотен. О картинах он го
ворил, прижимая обе руки к сердцу, словно дурной актер, но голос у него взд
рагивал и в глазах было умоляющее выражение.
Ц Знаменитая композиция Тулуз-Лотрека, знаете, с «Обжорой», Ц рассказы
вал он, Ц когда художник умер, стала ходить буквально по рукам. Один крет
ин-покупатель разрезал ее на кусочки Ц думал, что так легче и выгоднее бу
дет ее продать. Боже мой, боже мой, нигде людская тупость, свинство и подло
сть буржуазного общества так не видны, как в истории живописи. Вот вы усме
хаетесь, а я говорю на основании неопровержимых фактов: когда Гоген возв
ратился с Таити и предложил в дар, бесплатно, ну просто в подарок Люксембу
ргскому музею свою "Девственницу с ребенком" Ц музей отказался. Предста
вляете? Просто отказался…
Ц Да вы не горячитесь! Ц сказал Тимохин морщась, но было видно, что и ему
слушать Лукашевича тяжело и трудно.
А Лукашевич говорил о том, что когда читаешь историю живописи, то может по
казаться, будто все в ней происходило разумно, но это совсем не так: истори
я живописи Ц это история мучений гениев, которых не признавали при жизн
и, это история унижений, отчаяния, мужества, история торжествующей пошло
сти и властвующих дураков.
Ц Ведь этому поверить немыслимо, Ц жаловался он, и в глазах его виделос
ь отчаяние, Ц ведь это просто немыслимо. Один коллекционер умирал и заве
щал тому же Люксембургскому музею семнадцать полотен Ц все самое милое
его сердцу, так? И, можете себе представить, этот музей отказался от картин
Ренуара, Сислея, Сезанна, Мане. Они не взяли, эти подлецы, это им не подошло.

Ц Если покопаться в истории науки, то там немало эпизодов в этом же духе,
перебил Левин. Ц Власть имущие и воображающие себя знатоками всех ценн
остей, созданных человеческим умом, очень любят что-либо запрещать или, н
аоборот, награждать за несуществующие открытия. Помните, как Николай Пер
вый ввел повсюду атомистические аптечки жулика Мандта, и если бы не смер
ть царя Палкина, эти аптечки в приказном порядке попали бы защитникам Се
вастополя…
Ц Они и попали туда, Ц подтвердил Тимохин, Ц только поздно, после смерт
и Николая. Об этом, кажется, написано у Пирогова.
Он посмотрел на часы и поднялся. Встал и Лукашевич. Александр Маркович пр
оводил их до машины и пожелал им счастливого пути. И у Тимохина и у Лукашев
ича было что-то настороженное в лицах, они ждали еще вопросов Левина по по
воду будущей операции, но вопросов больше не было.
Они ждали до того мгновения, пока Левин снаружи не захлопнул дверцу. И тол
ько тогда переглянулись. «Санитарка», покачиваясь и скрипя, мчалась к аэ
родрому.
Ц Ну что? Ц спросил Лукашевич. Ц Вы знаете, он даже слушал то, что я говор
ил о живописи…
Ц Да, я заметил, Ц блеснув глазами в полутьме машины, ответил Тимохин. Ц
Просто блистательно. В эти же мгновения люди просто теряют лицо, понимае
те?
Ц Угу! Ц сказал Лукашевич и спросил:-А что Харламов?
Тимохин не ответил, задумавшись. И молчал до самого аэродрома. Только в са
молете, когда уже заревели винты, крикнул в ухо Лукашевичу:
Ц Вернемся и будем его оперировать. Непременно.
Ц Обязательно! Ц согласился Лукашевич.
Санитарная машина с полковниками ушла, и Левин вернулся в госпиталь. Все
спокойнее и спокойнее делалось ему на сердце. В сущности, он и раньше пред
полагал об этом диагнозе и думал о нем. Ничего неожиданного не произошло.
Просто его предположения подтвердились. Случилось то, что он предполага
л. Проклятая тяжесть под ложечкой, отвратительное ощущение постороннег
о тела в желудке Ц вот что оно такое. И опять, как давеча перед обедом, ему с
тало страшно до того, что потемнело в глазах. Он остановился в коридоре: да
, страх. Не смерть, а страх ее Ц вот с чем ему надобно сейчас воевать. Страх
близкой и неотвратимой смерти Ц вот что омерзительно. Гнусная сосредот
оченность на мысли о смерти Ц вот что надвигается на него. Одиночество п
еред лицом смерти. Пустота за нею. Лопух, который из него вырастет, он где-т
о читал об этом, и в студенческие годы они часто кричали о лопухе и еще о че
м-то в этом роде. Ах, как они кричали и спорили, и как далеко от них была сама
смерть, как не понимали они все, что она такое. Что же делать?
Он все еще стоял в коридоре.
Жакомбай смотрел па него.
Анжелика понесла какую-то пробирку, заткнутую ватой, и тоже взглянула на
него.
Ольга Ивановна спросила насчет глюкозы, он кивнул головой.
И тотчас же испугался по-настоящему первый раз за этот день.
Он ответил Ольге Ивановне на вопрос, который не мог повторить. Он кивнул, н
е зная для чего. Он начал бессмысленную жизнь, думая, что он нужен тут, в сво
ем отделении, своим раненым, своим сослуживцам. А он, такой, никому не нуже
н. Живя так, он уже не существует.
Ц Ольга Ивановна! Ц крикнул он.
Она обернулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70