За всю свою жизнь
Дженни встретила одного-единственного человека, способного понять ее, и
этот единственный стоял сейчас возле вафельной печи, и пледы его были
припорошены сахарной пудрой.
Дженни вздохнула и остановилась на краю площади - подождать Джона.
Булыжники мостовой были увлажнены близостью моря и слизью отбросов. Ветер
здесь отдавал рыбой, как и везде в этом городе, отравленном дыханием
океана. Площадь была такая же, как сотни других в Беле - вымощенный
пятачок, окруженный с трех сторон высокими рахитичными строениями, над
которыми вздымала заплесневелые камни сланцево-серая башня с часами, в
основание которой был врезан алтарь с выщербленным образом Квиса,
загадочного владыки времени. В центре площади побулькивал фонтан в широком
водоеме из тесаного гранита. Каждый камень был покрыт сверху белесым
налетом, а снизу - черно-зеленым мхом, который, казалось, рос везде во
влажном воздухе города. Женщины зачерпывали воду и сплетничали, юбки их
были подоткнуты чуть ли не до ляжек, но головы приличия ради покрыты
неуклюжими шерстяными вуалями, приколотыми к узлам волос.
В оштукатуренных лабиринтах портовых кварталов нездешний вид Джона
внимания не привлекал. Жители трех четвертей королевства и всех южных
стран толпились на мощенных камнем наклонных улочках: моряки с бритыми
головами и бородами - как шелуха кокосовых орехов; коробейники из западных
провинций в допотопных неуклюжих одеяниях, лица укрыты вуалями - как у
женщин, так и у мужчин; ростовщики в черном габардине и шапочках,
говоривших о том, что это блудные дети, изгнанники из своей страны;
проститутки, раскрашенные до последнего дюйма; актеры, фокусники, продавцы
шарфов, крысобои, карманники, калеки и бродяги. Некоторые женщины бросали
в сторону Дженни, вышедшей в город без вуали, взгляды, исполненные
насмешки и неодобрения, и она была весьма раздосадована тем, что взгляды
эти ее, честно говоря, рассердили.
- Что ты вообще знаешь о Зиерн? - спросила она. - Чему ее учили в
Бездне?
Гарет пожал плечами.
- Не знаю. Кажется, она была вхожа в Пещеры Целителей. Это такое
место Бездны, где хранятся вся мудрость и сила целителей-гномов. Больные
приезжали к ним из самых дальних стран, и я знаю, что многие маги были с
ними связаны.
Дженни кивнула. Даже на севере, где многие и понятия не имели о жизни
и обычаях гномов, Каэрдин с величайшим почтением отзывался об огромной
власти, накопленной в Пещерах Целителей - в Сердце Бездны Ильфердина.
Через площадь потянулась процессия богомольцев. Священники Кантирита,
владыки моря, шествовали, закрыв лица капюшонами, дабы не оскверниться
прикосновением нечистых взглядов; из многоголосого бормотания выплывал вой
ритуальных флейт. Все обряды, связанные с Двенадцатью Богами, были
настолько древними, что слова молитв давно уже утратили смысл, а музыка...
Ничего подобного Дженни не слышала даже при дворе.
- А когда Зиерн вернулась в Бел? - спросила она Гарета.
На скулах юноши обозначились желваки.
- После смерти мамы, - глухо отозвался он. - Я... я думаю, мне не
стоило тогда сердиться на отца. В ту пору я еще не понимал, каким образом
Зиерн может привлекать людей, часто против их воли. - Некоторое время
Гарет сосредоточенно разглаживал оборку на рукаве, затем вздохнул. - Я
думаю, он нуждался в ком-то, а я был так груб с ним, когда мама умерла!..
Дженни не сказала на это ничего, предоставив ему возможность выбора -
продолжать или умолкнуть. С другого конца площади выползала еще одна
процессия - на этот раз шли сторонники одного из южных культов, плодящихся
в портовых кварталах, как кролики. Темнокожие мужчины и женщины, распевая,
били в ладоши, а исхудалый женоподобный жрец с волосами до пояса
выплясывал вокруг маленького идола, плывущего над толпой в переносном
алтаре, обитом дешевым розовым ситцем. Священники Кантирита, казалось, еще
глубже ушли в свои защитные капюшоны, а флейты взвыли с удвоенной силой.
Гарет оделил новых пришельцев неодобрительным взглядом, и Дженни
вспомнила, что король Бела был также и Первосвященником храма Двенадцати
Богов. И Гарет несомненно тоже был воспитан в самом ортодоксальном духе.
Грохот создавал иллюзию уединения. В бурлящей вокруг толпе никому ни
до кого не было дела, и спустя минуту Гарет заговорил снова.
- Это случилось на охоте, - объяснил он. - Мы с отцом оба любили
охотиться, хотя потом он не выехал в поле ни разу. Мама ненавидела эту
забаву, но она любила отца и, если он просил ее, всегда выезжала с нами.
Он посмеивался над ее трусостью, но это были не совсем шутки - он не
выносит трусов. Она следовала за ним по ужасной местности, вцепившись в
луку седла, и все ждала окончания охоты. Потом он обнимал ее, и смеялся, и
спрашивал, не набралась ли она храбрости, - такие вот шутки... И так было
всегда, насколько я помню. Она иногда лгала ему, что начинает находить в
охоте удовольствие, но, когда мне было четыре года, я подсмотрел, как она
перед самым выездом разорвала свою амазонку - - персиковую, с серой
выпушкой, - так боялась...
- Это была храбрая леди, - тихо сказала Дженни.
Гарет быстро взглянул ей в лицо и тут же отвел глаза.
- Прямой вины отца в этом не было, - сказал он, помолчав. - Но когда
это случилось, он решил, что виноват во всем он один. Она упала вместе с
лошадью на камни, а с дамского седла спрыгнуть можно лишь в одну сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102