"Народ Израиля - избранный среди народов по расе, воспитанию и
климату, в котором он развивается".
"Раса народа Израиля - самая чистая из рас, ибо создана путем
отбора всего лучшего во всех поколениях".
И затем следует вывод: арабов надо уничтожать!
А в детских садах ребятишки под руководством воспитательниц хором
поют такую песенку-считалочку:
А ту-ту, ту-ту, ту-ту,
Хааравим ямуту!
Вот точный перевод второй строчки: "Пусть арабы умрут!"
Согласитесь, читатель, не так уж сильно отличается эта песенка от
тех, какие при нацистском режиме заставляли распевать германских
школьников про евреев.
Таня, дочка Клары Розенталь, как-то, возвратясь из школы, тут же
начала зубрить стихотворение. Мать удивилась. К тому времени она уже
знала, что израильские педагоги не очень-то жалуют поэзию. Какое же
стихотворение учительница приказала Тане выучить назубок к следующему
дню? Заглянув в учебник, мать ужаснулась:
- Это был набор зарифмованных лозунгов, призывавших истреблять
арабов. А вывод категорический и ясный: пока рядом с тобой живут
арабы, ты не будешь знать спокойной жизни.
В письмах из Израиля родным, живущим в Советском Союзе и других
социалистических странах, самая запретная тема - это здешняя ненависть
к арабам. Александру Шапошнику, ранее работавшему в Одессе рубщиком
мяса, сохнутовец пригрозил:
- Я знаю, ты много себе позволяешь в письмах. Запомни и скажи
другим: за одну строчку о притеснениях арабов вы тут же узнаете, какая
это прелесть - наручники! Будет лучше, если ты напишешь, как спокойно
живется у нас арабам.
Иногда новоприбывшие все-таки рискуют откровенно заговорить на
эту зловещую тему с людьми, неспособными, по их мнению, на донос.
Отважился на это и Марк Исаакович Перельштейн, приехавший из
Узбекистана и получивший сравнительно приличную работу в дилонской
транспортной конторе. Он спросил своего сослуживца, несказанно
гордящегося перед олим тем, что родился на израильской земле:
- Евреи столько выстрадали из-за разгула гитлеровского расизма.
Неужели вы совсем потеряли совесть и смеете подходить к арабам с
расистскими мерками?
Сослуживец вопреки ожиданиям Перельштейна не вскипел, не стал
пугать его разоблачением недостойных истинного израильтянина взглядов,
а терпеливо, словно непонятливому школьнику, попытался растолковать
ему:
- Ты ошибаешься. Какие же мы расисты, если признаем даже черных!
Ты же видишь вокруг себя сефардов - этих чернокожих евреев, похожих на
скотов. Как они тупы, как недоразвиты! Видит бог, иногда просто не
хватает сил сдержать себя и не заехать в морду тупоголовому сефарду, у
которого столько же разума, сколько у буйвола! Но приходится быть
терпеливыми, приходится скрепя сердце даже понемножку им помогать. Мы
не ограничиваем для них въезд в наше государство. Потому, что они
хотят быть полезными нам, хотят в меру своих жалких силенок помочь нам
укреплять Израиль. И так как мы еще пока не Америка и у нас для самой
поганой работы еще нет своих пуэрториканцев, мы стараемся приобщить
сефардов к нашей стране. Благо они довольствуются малым. Иное дело
арабы. Мы знаем только, что они наши исторические враги. Мы не верим,
что в их среде могут вырасти прогрессивные люди... Я бы лучше умер,
чем согласился пойти к арабскому врачу. Нам и арабам вместе на земле
тесно. Либо мы, либо они.
Сионистам, к счастью, не удалось привить всем жителям Израиля
такие откровенно звериные взгляды. Тому же Перельштейну один пожилой
ватик, бухгалтер по профессии, сын которого был ранен в шестидневной
войне, с возмущением говорил:
- Читаю о гитлеровских лагерях смерти, где истребляли евреев, и с
ужасом убеждаюсь, что для живущих у нас арабов мы ненамного человечнее
гитлеровцев. Разве поголовный расстрел стариков в арабской деревне
Яллу чем-нибудь отличается от того, что творили гитлеровцы в еврейских
кварталах Каунаса или Минска? Мой сын видел, как расправлялись наши
солдаты с пленными арабами. Не пожелаю своему заклятому врагу, чтобы
такое ему приснилось!
Но подобные слова в Израиле произносят шепотом, с оглядкой по
сторонам.
Те из иммигрантов, кто готов любой ценой сделать в Израиле
карьеру, сообразили, что антиарабизм - верная "козырная карта" на
скользком пути к преуспеянию.
Правда, не сразу, но сообразил это и "писатель" Григорий
Свирский.
Приехав в Израиль с самыми радужными и далеко идущими
"творческими планами", сей неудавшийся литератор с ходу предложил
издательствам чуть ли не полное собрание своих не принятых советскими
издательствами сочинений. К огорчению Свирского, израильские
издательства тоже сочли его "прозу" малохудожественной и недостойной
типографского станка. Весьма ограниченный спрос и скудный гонорар
встретили и новые, его произведения: скетчи, монологи и
радиокомпозиции, где автор обрушивает свой гнев на советских евреев,
не помышляющих об отъезде в Израиль. Дело в том, что еще до приезда
Свирского страна была наводнена подобной литературой.
Неудачи оказались даже на внешнем облике Свирского.
Познакомившийся с ним врач из Минска Иосиф Григорьевич Бурштейн
рассказывает:
- Я увидел небритого, раздражительного человека. Одежда, в
которой он приехал из Москвы, износилась, обтрепалась. Да и сам он
производил впечатление какого-то потрепанного, обветшавшего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214