Вот она в моем точном переводе:
Ой, если еврей-бедняк имеет дочку -
Пусть она красавица на весь белый свет,
Никто не берет ее в невесты.
А почему?
Потому что у отца денежек нет.
А если еврей-богатей имеет дочку -
Пусть она косая и страшна на вид,
Сам раввин приходит к ней сватом.
А почему?
Потому что папаша деньгами набит.
Ой, если еврей-бедняк задолжает
Домовладельцу пару монет,
Его на улицу выбрасывает пристав.
А почему?
Потому что у бедняка денежек нет.
А если еврей-богатей не заплатит
В казначейство большой налог,
Присяжный поверенный его выручает.
А почему?
Потому что у богача денег мешок...
Львович и Пекер.
Сочетание имен высокомерного богача и горького бедняка казалось
на нашей улице совершенно противоестественным. И все же именно такое
сочетание привело к тому, что вместе со многими моими юными
сверстниками я впервые призадумался над словами "сионизм", "сионисты".
Призадумался в такие минуты и в такой обстановке, что эти, дотоле мне
неведомые слова вынужден был воспринять с недетской тревогой, как
смутное предвестье чего-то очень тяжкого и мрачного.
Это было весной 1919 года.
Части Красной Армии настойчиво очищали Украинскую землю от войск
Петлюры, одного из самых зловещих организаторов
буржуазно-националистического движения на Украине в 1918-1920 годах. В
предвидении своего бесславного конца петлюровцы жестоко и оголтело
расправлялись с трудовым людом, конечно, и с еврейским.
Из Каменец-Подольска приехал тогда в Винницу пожилой сотник по
прозвищу Герман. Несколько лет провел он в кайзеровской Германии и
императорской Австрии, где прочно связался с тамошними антисемитскими
кругами. Западноевропейское "реноме" сразу же подняло авторитет
господина сотника в петлюровских кругах. Подумать только, ведь он
познал азы антисемитизма не где-нибудь, а в самой кайзеровской
Германии, эксплуататорским классам которой принадлежит первооткрытие в
использовании антисемитизма как средства политического воздействия на
определенные слои общества. Там еще в 70-х годах XIX столетия
смекнули, что антисемитизм - действенная форма расизма, что он
является средством насаждения национальной розни и отвлечения
трудящихся масс от борьбы за свои жизненные интересы.
Вернувшись на Украину, Герман стал насаждать среди петлюровцев
практику молниеносных, но по-деловому, "на европейский лад"
организованных погромов с наименьшей затратой времени и с наибольшей
прибылью. Именно так он организовал массовый грабеж еврейского
населения в Каменец-Подольске.
Грабили также и поляков, и русских.
С приездом Германа по еврейским кварталам Винницы поползли
леденящие сердце черные слухи: петлюровцы готовят погром. Их местное
командование поспешило официально опровергнуть эти слухи как заведомо
клеветнические.
А после ужасного погрома то же командование столь, же официально
сообщило, что громилами были не войска местного гарнизона, а
"нерегулярные" курени, тайком, дескать, ворвавшиеся в Винницу из
окрестных местечек.
Прибежав на Иерусалимку, я увидел разоренный дотла подвал Пекера.
Грабить в этом нищенском жилище было нечего, и погромщики, чтобы
отвести душу, в щепья изрубили жалкую мебель, распотрошили постели и
покалечили скудный портновский инвентарь. Семье портного удалось
спастись: как и многих жителей Иерусалимки, ее укрыли у себя крестьяне
пригородного села Пятничаны.
А как же белоколонный особняк Львовича? Погромщики старательно
обошли его. И мы, ребятишки, увидели, как через несколько часов после
погрома Львович важно выехал из своего двора в известной всему городу
лакированной коляске на резиновых шинах. Расхаживавший напротив, у
здания почты, петлюровский стражник поспешил откозырять почтенному
богачу.
Как же так?
Даже меня и моих беспечных и вихрастых партнеров по
"пряткам-жмуркам" удивила подобная, мягко говоря, странность.
Погромщики ведь искали золото, деньги, ценности. Всего этого было
вдосталь у Львовича. Ничего этого и в помине не было у Пекера. И все
же петлюровцы ворвались в сырой подвал портного и не рискнули даже
постучаться в резные двери сахарозаводчика.
Почему?
Первый правдивый ответ мы получили из уст четырнадцатилетнего
типографского ученика Гриши Каца, подростка с чахоточным румянцем на
щеках и огненными искорками в глазах, раз и навсегда зажегшимися в
дни, когда Гришин старший брат-рабочий обувной фабрики "Ястреб" -
участвовал в разгоне буржуазной городской думы. Накануне прихода
петлюровцев Яков привлек на сторону большевиков группу рабочих самой
крупной в городе типографии. И тайком от хозяев они выпустили листовки
с ленинскими декретами о национальной политике Советской власти. Это
вызвало яростный гнев украинских буржуазных националистов, богатой
части польского населения и, конечно, сионистов. Сейчас Якова Каца
ревностно разыскивали петлюровские ищейки.
Юный возраст Гриши не избавлял его от подозрений петлюровцев -
он это знал. И все же Гриша открыл глаза ребятам с нашей улицы на
"странное поведение" погромщиков. Ларчик раскрывался просто.
Богатейшие винницкие евреи через местных сионистских заправил
передали петлюровскому командованию крупную денежную сумму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214