Когда я вышел из библиотеки, они на улице, близ станции метро
Сен-Поль-Марэ, заговорили со мной. Отрекомендовались членами
"интеллектуальной сионистской организации". Не пожелав назвать ее,
немолодой дантист, наиболее словоохотливый, заверил меня:
- Нашу организацию гораздо больше волнует еврейская культура, чем
то, на какую точно сумму Америка даст оружие Израилю. Теперь вы
понимаете, почему нас так возмутили вопросы, которые вы задавали
библиотекарям? Можно подумать, что в ваших библиотеках так легко
прочитать Шолом-Алейхема на русском!
- Не только на русском. На украинском и белорусском. На языках
других советских народов.
- Скажите честно: вы лично часто берете в библиотеке
Шолом-Алейхема?
- Зачем - в библиотеке. У меня есть много его книг в различных
изданиях. Чаще всего я обращаюсь к шеститомнику, выпущенному к
столетию писателя.
- Целых шесть томиков?
- Не томиков, а объемистых томов. В редакционную коллегию этого
издания входили хорошо мне знакомые люди.
- Например? - последовал недоверчивый вопрос.
- Например, известные советские писатели Всеволод Иванов и Борис
Полевой.
- Наверно, они уж постарались, - подхватил дантист, - чтобы ни в
один том не вошло то, что у Шолом-Алейхема написано только для евреев!
- У писателя не могло быть и не было ни единой строчки,
написанной "только для евреев". Это бредовая выдумка.
- Что вы все о Шолом-Алейхеме, - вмешался в разговор спутник
дантиста - молодой, но уже лысоватый человек в спортивной куртке. -
Боже мой, разве еврейская литература ограничивается только им одним?
- Конечно, есть немало других талантливых еврейских писателей, -
согласился я. - Скажите, пожалуйста, кто из них особенно популярен у
вас и чаще других издается?
Дантист пошептался со своими спутниками и запальчиво ответил
вопросом на вопрос:
- А кто, по-вашему, заслуживает этого?
Я вспомнил прозаика Давида Бергельсона, справедливо названного
советским поэтом Ароном Вергелисом продолжателем лучших традиций
классической литературы на еврейском языке, возглавившим после смерти
Шолом-Алейхема реалистическую школу в еврейской прозе.
- Бер-гель-сон? - насмешливо переспросила женщина. - Готова
поспорить на что угодно, что в Западной Европе ни один еврей не знает,
кто он такой, ваш Бергельсон, и что он написал!
- Если вы такой тонкий знаток Бергельсона, - снова подал голос
молодой человек, - то, надеюсь, хоть одно его произведение
запечатлелось в вашей памяти?
Следовало бы, вероятно, назвать широко известный советским
читателям роман "У Днепра", неоднократно издававшийся на многих языках
народов Советской страны. Но я, не раздумывая, назвал рассказ
"Джиро-Джиро", запомнившийся мне, очевидно, еще и благодаря отличному
русскому переводу И. Бабеля.
- О чем же этот рассказ? - испытующе спросили меня.
- О потерявшей мать маленькой итальянской девочке. Отец,
полунищий официант, увез ее за границу. Тяжело ей на чужбине. И только
распевая итальянские песни, девочка забывает о голоде, о подтачивающем
ее туберкулезе, о страшной жизни в трущобах Нью-Йорка...
- Ясно: чистая политика! - вскричал дантист.
- Ваш Бергельсон призывает ненавидеть Штаты, - обдала меня
ледяным взглядом женщина. - А заодно и друзей Штатов.
- А про то, как ужасный президент Картер прислушивается к еще
более ужасному голосу еврейской общины, в рассказе не
говорится? - съязвил лысоватый юнец.
Сказать своим разъяренным оппонентам, что пронизанный
человеколюбием рассказ "Джиро-Джиро" написан полвека тому, я счел
излишним. Да и они, ревностные "рачители" еврейской литературы,
потеряли всякую охоту продолжать разговор.
Правда, перед уходом женщина набросилась на меня с окриком:
- Вы бы хотели увидеть у нас вашу пропагандистскую литературу! Не
надейтесь на это!! Мы не будем издавать никого из ваших!!!
- Да, они наши! - Я, покаюсь, взорвался и продолжал еще громче: -
И Шолом-Алейхем наш, и его последователи! Мы, советские люди, гордимся
ими. Они гуманисты. Демократы. Интернационалисты. Слышите,
интернационалисты, а не шовинисты!
Ни один из прохожих не обратил внимания на мою горячность, ибо,
как верно просветил меня как-то знакомый сотрудник "Юманите",
спешащего парижанина на улице могут остановить только выстрел или
взрыв. И никто из торопившихся в метро даже глазом не моргнул, когда
дантист с угрожающим видом подбежал ко мне и сделал движение руками,
словно хотел ухватить меня за ворот. Вплотную приблизившись, он
вымолвил... нет, прошипел:
- Вы сказали так, как мог бы сказать знаменитый антисемит, а для
вас знаменитый писатель, Илья Эренбург!
Читатель мне, конечно, поверит, что более лестных слов по своему
адресу я никогда и нигде от сионистов не слышал.
"МЕЖДУНАРОДНЫЙ КЛАСС" ПРОВИНЦИАЛЬНОЙ МАДЕМУАЗЕЛЬ
Покамест господа руководящие провозглашали сионистское
"межсезонье", рядовые продолжали трудиться в поте лица своего. К
таковым относится Мари Джозеф Стербо из провинциального Безансона,
студентка медицинского колледжа.
Назови я в Париже это имя руководителям сионизма, они, пожалуй,
недоуменно развели бы руками. И я искренне поверил бы, что им
действительно неведома эта заурядная единомышленница, незаметный
шпунтик сионистской машины.
Однако на фактах практической деятельности мадемуазель Стербо
можно воочию увидеть, сколь усердно "маленькие" французские сионисты
выполняют обязательства, данные их именитыми руководителями органам
международного сионизма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214