Дом стоял на прежнем месте, но выглядел куда более
дряхлым, чем раньше. Дверь была приоткрыта, и гулявший по гребню холма
ветер норовил распахнуть ее пошире. Покосившийся коньковый брус придавал
дому довольно странный вид. Стекла в оконных рамах отсутствовали. Не было
ни частокола, ни роз, ни цветущего дерева у крыльца.
- Нас одурачили, - проговорил я.
Синтия судорожно сглотнула.
- Не может быть, - пробормотала она.
Зачем? - спрашивал я себя. Зачем он, кто бы он там ни был, сделал
это? Зачем ему было утруждать себя колдовством? Если ему не хотелось
встречаться с нами, то почему он так настойчиво зазывал нас в гости? Мог
бы, в конце концов, оставить все, как есть: мы осмотрели бы старинный дом,
в котором явно никто не жил в течение многих лет, и ушли своей дорогой.
Сопровождаемый Синтией, я вернулся в дом. С первого взгляда комната
показалась мне той же самой, но потом я заметил, что она утратила былую
изысканность. Со стен исчезли картины, с пола пропал ковер. Стол посреди
комнаты, три стула, придвинутые к нему нашими руками... Стол был пуст.
Буфет никуда не делся, и на нем возвышался знакомый кувшин.
Я взял его в руки и подошел к двери, где было светлее. Судя по всему,
наш хозяин показывал нам именно его.
- Ты разбираешься в греческой керамике? - справился я у Синтии.
- Я знаю лишь, что у них была посуда с черными рисунками и посуда с
красными рисунками. Черные рисунки появились раньше.
Я потер пальцем клеймо горшечника.
- Значит, надпись прочесть ты не сможешь?
Девушка покачала головой.
- Нет. Мне известно, что горшечники пользовались подобными клеймами,
но по-гречески я не понимаю. Кстати сказать, этот кувшин слишком новый,
как будто его достали из печи для обжига только вчера. На нем нет никаких
следов возраста. Обычно такие горшки находят при раскопках, и по ним сразу
видно, что они пролежали в земле сотни лет. А этот выглядит так, словно
никогда в земле и не был.
- Скорее всего, он в самом деле там не был, - сказал я. -
Анахронианин, должно быть, позаимствовал его вскоре после изготовления,
как чудесный образчик тогдашней керамики. Естественно, что он с него чуть
ли не пылинки сдувал.
- Ты считаешь, мы видели анахронианина?
- А кого же еще? Кому еще в послевоенную пору могло быть дело до
греческой посуды?
- Но у него так много личин! Он и Душелюб, и тот аристократ, который
угощал нас ленчем, и тот человек, с которым разговаривал мой предок.
- Мне кажется, - ответил я, - он может быть кем угодно. Или по
крайней мере может внушить людям, что он тот-то и тот-то. Я подозреваю,
что, приняв облик Душелюба, он открылся нам в своем настоящем образе.
- Но тогда, - сказала Синтия, - нам с тобой надо лишь отыскать вход в
колодец, что ведет в подземную пещеру, и клад наш!
- Да, - согласился я, - однако что ты собираешься с ним делать?
Любоваться на сокровища до конца жизни? Или выбрать украшение себе на
платье?
- Но теперь мы знаем, где он находится!
- Ну и что? Если мы сможем вернуться в настоящее, если тени
соображают, что творят, если они установят временную ловушку, и если она
не забросит нас на несколько тысячелетий в будущее относительно нашего
всамделишного настоящего...
- Ты веришь в то, что говоришь?
- Скажем так: я не отрицаю ни одной из возможностей.
- Флетч, а если временной ловушки в расщелине не окажется? Если нам
не удастся вернуться?
- Как-нибудь проживем.
Мы вышли из двери и направились вниз по склону холма. Впереди, за
пшеничным полем, сверкала река; вдалеке виднелся окруженный садом дом, в
котором лежал двуглавый мертвец.
- Я не надеюсь на временную ловушку, - сказала Синтия. - Тени - не
ученые, с ними каши не сваришь. Обещали переместить нас во времени на долю
секунды, а забросили вон куда.
Я чуть было не выругался. Нашла время для таких рассуждений, черт бы
ее побрал!
Синтия схватила меня за руку. Я обернулся.
- Флетч, - пробормотала она, - но как же нам быть, если временная
ловушка не сработает?
- Сработает, - ответил я.
- А если нет?
- Тогда, - сказал я, - мы вычистим вон тот дом внизу и поселимся в
нем. Там есть инструменты. Мы соберем в саду семена и посадим другие сады.
Мы будем рыбачить, охотиться - словом, жить.
- И ты полюбишь меня, Флетч?
- Да, - сказал я, - полюблю. Вернее, уже полюбил.
Шагая через пшеничное поле, я думал о том, что страхи Синтии могут
оказаться не напрасными. Вдруг О'Гилликадди и его приятели действовали по
указке Кладбища? Когда я впрямую спросил О'Гилликадди, он уклончиво
ответил, что Кладбище не в состоянии ни подкупить их, ни причинить им
вред. Как будто он говорил правду, но где тому доказательства?
О'Гилликадди с его способностью манипулировать временем был бы для
Кладбища сущей находкой. Ведь перекинув нас во времени и отрезав нам все
пути к возвращению, никакого постороннего вмешательства можно больше не
опасаться.
Я вспомнил розовый мир Олдена - нашего с Синтией Олдена, Я представил
себе Торни, как он рассуждает о сгинувших в никуда анахронианах и
проклинает недостойных искателей сокровищ, которые грабят древние
поселения и лишают археологов возможности изучать былые культуры. С
горечью в душе я припомнил свои собственные планы, припомнил, как хотел
сочинить композицию о Земле. Синтия занимала в моих мыслях особое место.
Она пострадала сильнее любого из нас. Вызвавшись передать мне письмо от
старины Торни, она в итоге угодила в такой переплет, о котором не думала и
не гадала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54