Поразительное великодушие сквозило в этом непрошеном участии, но, как ни странно, оно породило и некоторую тревогу в душе: у меня вдруг открылись глаза на то, что в нашей с Сарой жизни никогда не было друзей.Даже не знаю, как это получилось. В колледже, конечно, у нас были приятели, у Сары – так целые полчища. Но после того как мы переехали в Дельфию, они куда-то исчезли, а новых мы не приобрели. Не могу сказать, чтобы мне не хватало общения – одиноким я себя никогда не чувствовал, – просто я был удивлен. Мне показалось плохим знаком то, что мы смогли так долго жить в полной изоляции, находя удовлетворение друг в друге и не желая иметь никаких контактов с внешним миром. Ведь если вдуматься, это было своего рода отклонением от нормы. Я даже мог представить, что сказали бы наши соседи, если бы нас вдруг арестовали: что это их вовсе не удивляет, ведь мы были отшельниками, необщительными, скрытными. Убийства же, как правило, совершают именно затворники, и мысль о том, что о нас могут сказать то же самое, выстроила в моем сознании новую логическую цепочку. Возможно, мы были не правы, представляя себя нормальными людьми, вовлеченными в экстраординарную ситуацию. Возможно, эту ситуацию создали мы сами. И потому были ответственны за все, что произошло.Но я все равно сомневался в этом, а может, и не верил вовсе. Я отчетливо помнил и мог восстановить в мельчайших подробностях каждое событие из этого зловещего ряда, объяснить, почему одно неизбежно вело к другому, почему не было альтернативы, почему нельзя было свернуть в сторону, вернуться, изменив то, что уже было сделано. Я убил Джекоба, потому что он дал слабину, и все из-за того, что я убил Сонни, а это было необходимо, чтобы прикрыть убийство Ненси, которая в свою очередь собиралась стрелять в меня, потому что Джекоб убил Лу, подумав, что тот собирается выстрелить. А Лу угрожал мне своим дробовиком из-за того, что я заманил его в ловушку, обманным путем выудив из него признание в убийстве Дуайта Педерсона, что тоже имело под собой основание, – ведь Лу шантажировал меня, поскольку я не хотел отдавать ему до лета причитающуюся долю денег, потому что должен был убедиться в том, что самолет не разыскивают…Мне казалось, что я могу перечислять эти доводы бесконечно, и каждый из них снимал с меня ответственность за происшедшее. Но одно то, что я чувствовал потребность в таком самоистязании – ведь я теперь часто выстраивал в голове такую чудовищную цепочку, пытаясь убедить себя в ее фатальной неизбежности, – казалось мне достаточным поводом для беспокойства. Я начинал – пока, правда, только начинал – сомневаться в себе. Я начинал задаваться вопросом: а так ли уж чисты были наши помыслы.
Прошла неделя со дня похорон Джекоба, и волна повышенного внимания к нам с Сарой спала.В понедельник я приступил к работе, и. жизнь моя в один миг вернулась в прежнюю колею. Случалось, что я становился невольным свидетелем чужих разговоров о происшедшем в доме Лу, и в них неизменно присутствовали такие слова, как трагедия, безумство, ужас, бессмыслица. Казалось, ни у кого не возникло ни малейших сомнений в подлинности моей версии событий. Я был вне подозрений: отсутствовал мотив преступления, и даже намек на мою причастность к убийствам звучал бы жестоко, бестактно. В конце концов, я ведь потерял брата.В трейлере Сонни обнаружили губную помаду и платье Ненси. Я видел телеинтервью с одной из ее коллег, которая высказала предположение, что роман этот если и имел место, то начался совсем недавно. Она не объяснила, почему так думает, а репортер не стал допытываться: достаточно было и этих откровений. Ходили разговоры о том, каким воинственным был в тот вечер Лу в баре «Рэнглер», как обвинял какого-то мальчишку в попытке одурачить его. Всем запомнилось, что он был свирепым, задиристым – типичный пьянчужка, норовящий ввязаться в драку. И наконец, правдивости нашей истории добавила толидская «Блейд», опубликовавшая заметку о крупных проигрышах Лу на скачках. Жизнь его, как утверждала газета, дала трещину, и сам он стремительно деградировал. Рано или поздно с ним должно было что-нибудь приключиться.Дочурка наша росла. Она научилась переворачиваться, и, как уверяла ее мать, значительно раньше срока. Сара вновь устроилась на работу в дельфийскую библиотеку, на неполный день. Аманду она брала с собой и там ставила ее колыбельку на пол, позади контрольного стола на выходе. Медленно тянулся февраль.
Я все откладывал уборку квартиры Джекоба. Пока однажды его хозяин не прислал мне на работу уведомление о том, что квартиру надо освободить к первому марта.Я дотянул до двадцать девятого февраля. Был понедельник, я ушел с работы на час раньше, заскочив по дороге в бакалейную лавку набрать старых коробок. Их, вместе с толстой бобиной клейкой ленты из «Рэй-клиз», я и втащил в дом, где размещалась скобяная лавка, а наверху – квартирка Джекоба.Здесь ничего не изменилось с того дня, как я навещал Джекоба в последний раз. Стоял все тот же затхлый запах, царил беспорядок, было грязно и мерзко. Все так же кружили в воздухе хлопья пыли, пол был заставлен все теми же пивными бутылками, и в ногах кровати лежали те же серые простыни.Я начал с одежды, поскольку это представлялось мне самой легкой задачей. Я не складывал вещи, а просто швырял их в коробки. Собственно, вещей было не так уж и много: шесть пар брюк – джинсы и рабочие брюки цвета хаки; полдюжины фланелевых рубашек, ярко-красный свитер с воротником-хомутом; большой, с капюшоном, хлопчатобумажный спортивный свитер; пестрый ассортимент теннисок, носки, нижнее белье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124