Новость эту я воспринял с удивительным спокойствием. Расчеты по моему чеку были произведены накануне; я сам заходил в банк, чтобы удостовериться в этом. Остаток моего счета значился в сумме одна тысяча восемьсот семьдесят восемь долларов и двадцать один пенс. Тридцать одну тысячу, то есть практически все наши сбережения, я выбросил на ветер, но поверить в это до сих пор не мог.Трагизм ситуации состоял в том, что все произошло так тихо и буднично. Да, это была катастрофа – пожалуй, первая в моей жизни, – но почему-то она не стала для меня потрясением, явилась без лишней помпы – так, крохотная заметка в газете, даже не на первой полосе. Так что и реакция моя вполне вписывалась в рамки этой обыденности. Мне же необходима была встряска – чтобы в ночи раздался телефонный звонок, за окнами слышалось завывание сирен, а в груди полыхала огнем боль.Сам того не ожидая, я чувствовал себя уверенным и невозмутимым, а вовсе не убитым горем. Пока в моем сознании жила мечта о рюкзаке, набитом деньгами, потеря тридцати одной тысячи казалась пустячной, нелепым промахом. И мысль о том, что кто-то украл у нас эти деньги, как ни странно, даже согревала меня. Теперь я точно знал, что где-то есть ребята – такие же злодеи, как и я, а может, и хуже, – целая шайка мошенников, кочующая по стране и отнимающая у граждан их сбережения. На этом фоне мои преступления казались не такими уж бесчеловечными.Во всяком случае, представлялись чуть более понятными и объяснимыми.Разумеется, к моим ощущениям примешивался и страх – холодный и липкий, он проклевывался, словно зернышко, в обретенном мною спокойствии. Страховочные стропы, которые я свил в самом начале нашего спуска в пропасть – а ими была идея сжечь деньги при первой же опасности, – оказались перерезанными. Теперь мы уже не могли позволить себе расстаться с деньгами, независимо от того, какими неприятностями грозило обернуться для нас в будущем обретенное богатство. Отныне, кроме этих денег, у нас не осталось ничего. Последняя надежда вырваться из их плена ускользнула, и это не давало мне покоя, порождало страх. Я оказался в ловушке: мне было ясно, что отныне все наши решения в том, что касается денег, будут продиктованы жестокой зависимостью от них, и уже не желания будут определять наши поступки, а лишь суровая необходимость.Прочитав заметку, я вырвал ее из газеты и спустил в унитаз. Мне не хотелось, чтобы Сара узнала об этом. Во всяком случае, до тех пор, пока мы не окажемся далеко отсюда и в полной безопасности.
Поздно вечером, отвязывая Мэри-Бет от дерева, чтобы отвести его в гараж, я заметил, что проплешины под ошейником приобрели чудовищные размеры. Теперь это уже были мокрые, кровоточащие раны, из которых сочился гной. Шерсть вокруг них слиплась от грязи.Во мне шевельнулась жалость. Опустившись на колени возле пса, я попытался ослабить ошейник, но, стоило мне лишь дотронуться до него, как Мэри-Бет, наклонив голову, очень быстро и ловко укусил меня за запястье.Я в ужасе вскочил на ноги, а пес съежился от страха, забившись в грязь. Меня еще ни разу не кусала собака, и я не знал, как на это реагировать. Моей первой мыслью было избить Мэри-Бет и оставить его на всю ночь во дворе, но потом я все-таки передумал. Я понял, что на самом деле не сержусь на него, просто мне хотелось изобразить злость.Я осторожно ощупал запястье. Солнце село, и во дворе было темно, так что разглядеть все равно ничего бы не удалось, но мне показалось, что кожу пес не прокусил. Он лишь тяпнул меня, а вовсе не стремился растерзать.Мэри-Бет лежал в грязи и лизал лапы. Я понимал, что с ним нужно что-то делать. Пес был слаб, жалок; он, как зверь в зоопарке, сидел целыми днями на привязи, а по ночам – взаперти.В прихожей зажегся свет, и из-за двери выглянула Сара.– Хэнк? – позвала она.Я обернулся, все еще прикрывая запястье другой рукой.– Что ты там делаешь? – спросила она.– Меня укусила собака.– Что? – Сара не расслышала.– Ничего. – Нагнувшись, я осторожно взялся за ошейник. Мэри-Бет не сопротивлялся.– Увожу пса в гараж, – крикнул я Саре.
В четверг, поздно ночью, я открыл глаза и сел в постели – меня буквально трясло от какого-то неосознанного волнения, граничащего с паникой. Во сне мой больной мозг родил очередной план, и я поспешил посвятить в него Сару.– Сара, – шепнул я, коснувшись ее плеча.Она откатилась подальше от моей руки и что-то невнятно пробормотала.Я зажег свет и повернул ее лицом к себе.– Сара, – снова прошептал я, уставившись на нее в ожидании, когда она откроет глаза. Увидев, что она наконец проснулась, я сказал: – Я знаю, как избавиться от самолета.– Что? – Сара бросила взгляд на колыбельку Аманды, потом, щурясь от света лампы, полусонная, обернулась ко мне.– Я возьму напрокат автоген. Мы отправимся в лес и распилим самолет на маленькие кусочки.– Автоген?– Останки самолета мы закопаем в лесу.Она уставилась на меня, пытаясь вникнуть в смысл моих слов.– Самолет – это последняя оставшаяся улика, – продолжал я. – Нам бы только от него избавиться, и тогда уж можно будет ни о чем больше не беспокоиться.Сара села в кровати. Откинула с лица упавшие пряди волос.– Ты хочешь разрезать самолет?– Это необходимо сделать до того, как его обнаружат. – Я сделал паузу, обдумывая сценарий дальнейших действий. – Можем сделать это завтра. Я возьму выходной. Найдем контору, где можно взять напрокат…– Хэнк, – перебила она меня.Что-то в ее голосе заставило меня замолчать и взглянуть на нее. Лицо ее выражало неподдельный страх. Руки она крепко прижимала к груди.– В чем дело? – спросил я.– Прислушайся к самому себе. К тому, что ты несешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124