В те годы у нее бывали приступы бешеной ревности, когда она узнавала, что дружок изменяет ей. Случалось, она рыдала у телефона, не дождавшись обещанного звонка. Ей казалось, что радость жизни заключается в этом вихре удовольствий с представителями противоположного пола. Прошли годы, казалось, все это позади, и вдруг случайная встреча с Николасом Тресса, явилась отголоском бывших страстей. Она вновь потеряла голову.
– Я не хочу продолжать нашу связь.
– А что же ты хочешь?
– Понимания.
– В чем?! Что я должен понимать? То, что ты используешь меня, когда этого хочешь? Я что, должен удовлетворить тебя и передать, как эстафету, твоим французским дружкам? Извини, но это не для меня.
Габриэла вспыхнула от ярости:
– Спасибо за урок, который ты преподал мне. Я поняла, что должна избегать близости с мужчинами, подобными тебе. – Она выдержала многозначительную паузу и объявила: – Я улетаю в понедельник.
– Что я могу сказать? Улетай!
С этими словами он прижался губами к ее губам, прекратив всякие разговоры. Когда они оторвались друг от друга, он сказал:
– Ты глупышка, Габи.
– Я знаю. Не удерживай меня. Я должна уехать.
– Я не держу тебя. Но ты можешь меня потерять.
– Ты уже потерял меня…
Габриэла как бы со стороны услышала свой ответ, он многократно повторялся как эхо, когда он встал и медленно направился к выходу, оставив ее в одиночестве. Габриэла вышла из бара гораздо позже, когда нашла в себе силы подняться и дойти до стоянки автомобилей. Ее голову переполняли невысказанные Нику слова. Она никак не могла попасть ключом в замок зажигания, а когда наконец машина завелась, рыдания помешали ей отъехать со стоянки.
9

На берегу
Дина босиком брела по самой кромке воды, ей доставляло наслаждение шагать то по горячему, сухому, то по холодному, смоченному приливом песку. Тысячи и миллионы лет накатывались волны на этот берег, и Дине вдруг показалось, что она причастна к этому движению времени. Она широко раскинула руки, подставляя себя ветру, она дышала одним дыханием с дыханием океана.
С каждым днем утрата отца все сильнее ощущалась ею. Эта потеря как бы заглушила все остальные мысли, которые не оставляли ее с момента выписки из больницы. То, что она выжила после аварии, перешагнула грань между жизнью и смертью, наполнило все ее существо удивительным чувством радости, она поняла, как прекрасно все, что ее окружает, – солнце, океан, песок, на котором отпечатались ее следы. Мать сидела поодаль на песке, читала книгу, рядом с ней стояла плетеная корзина с закусками. Дине не хотелось приближаться к ней, она боялась потерять только что обретенное чувство свободы.
Процедура похорон отца потускнела в ее памяти, исчез наконец из виду Джошуа. Она как бы родилась вновь. И вот рядом с нею самый близкий ей человек – ее мать. Дина нарочно, чтобы привлечь внимание матери, побежала навстречу волне, пенный гребень сбил ее с ног. Габриэла вскрикнула от страха и бросилась к дочери, увязая в песке, а она выскочила из воды, красивая и обновленная, как родившаяся из пены морской Афродита.
Они мирно прожили бок о бок три дня, болтали о всякой ерунде. Этим утром, когда мать предложила устроить пикник на берегу, Дина решила, что наступило время для решительного разговора.
Габриэла любовалась своей дочерью, одновременно сознавая, что почти ничего не знает о ней. Ее Дина превратилась в привлекательную, соблазнительную юную женщину. Она явно выделялась округлыми формами среди своих худосочных сверстниц. Дина получила в наследство от матери пышную грудь, широкие бедра… Хотя в Париже Габриэла даже слегка стеснялась своей внешности, полагая, что она шокирует вкусы утонченных французских мужчин. Но, глядя на дочь, она в очередной раз убедилась, что делала это зря. Нет ничего более привлекательного для любого мужчины, чем подлинная женственность.
– Дина, тебе еще вредно так много двигаться, так что перестань бегать, – обратилась Габриэла к дочери. – Доктор прописал тебе отдых.
– Я делаю что хочу, – ответила Дина и заглянула в корзинку. – Что у нас там есть?
– Арахисовое масло, бутерброды с тунцом, яблоки, бананы, – перечисляла Габриэла, надеясь угодить дочери.
– Ну, ладно! – Дина улеглась на песок, опершись на локти, и принялась опустошать корзинку.
– Если тебе хочется что-нибудь еще, я принесу. Дом недалеко.
– Да нет, не надо, – снисходительно остановила ее Дина. – Мне хватит и этого. – Она впилась своими крепкими зубами в бутерброд. – Помнишь, когда мне выправляли прикус и во рту было полно железных скобок, я не могла есть это масло?
– Конечно, ты тогда едва с ума не сошла, – с улыбкой сказала Габриэла.
На сердце Габриэлы потеплело от этих воспоминаний, и еще ей было очень приятно, что начала их Дина.
– Тогда тебе было тринадцать, – сказала Габриэла.
– И до тринадцати лет я была так счастлива. Мне было так хорошо!
– А потом?
– А потом стало плохо, – жестко заявила Дина.
– И почему?
– Потому что вы решили развестись, и в нашем доме началась война.
Габриэла с досады так прикусила губу, что почувствовала во рту вкус крови.
– Да, это было ужасно, – согласилась она. – И так глупо с нашей стороны, что мы надеялись все это скрыть от нашего ребенка. Чтобы выяснять свои отношения, что всегда кончалось оскорблениями и криком, мы садились в машину и ездили по незнакомым кварталам, выливая друг на друга накопившуюся ненависть, и возвращались домой опустошенные.
– Это ты была во всем виновата, а не папа, – вдруг заявила Дина.
Это было так неожиданно, что Габриэла буквально окаменела.
– Почему я?
Дина взглянула на мать, потом снова взялась за бутерброд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84