Вереницей люди проходили мимо гроба, прощаясь с Питером. Среди них Габриэла наконец заметила Дину. Ее дочь, одетая в черное платье, с волосами, собранными в пучок на затылке, выглядела очень бледной и изможденной. Дина опиралась на руку какой-то неизвестной Габриэле женщины. Кое-кто из присутствующих, наиболее близкие друзья, останавливались возле них, говорили ободряющие слова, сочувственно похлопывали по плечу, некоторые целовали Дину в щеки, оставляя на бледной коже следы помады. Габриэла не сводила с нее глаз, наблюдая, как священник подошел к ней и о чем-то тихо переговорил. Габриэла уже совсем решилась подойти к дочери, но в эту секунду женщина, под руку с которой стояла Дина, махнула Клер и Гарри и направилась в их сторону.
Некое юное подобие участницы молодежных рок-фестивалей шестидесятых годов. Эта женщина была по-своему привлекательна своей простотой, отсутствием косметики на лице, естественным загаром и даже проблеском первой седины в темных волосах – типичная представительница феминистского движения. Габриэла обратила внимание на ее сильные пальцы с обломанными ногтями, вероятно о струны гитары.
Женщина подошла, обеими руками мягко взяла Клер повыше локтя и, взглянув Габриэле в глаза, представилась.
– Привет, – с какой-то нерешительностью произнесла она, – я – Адриена Фаст.
– Привет, – почему-то робко ответила Габриэла. – Я – Габриэла Карлуччи-Моллой.
Трудно было сказать, которая из этих двух женщин выглядела привлекательнее. Они внимательно осматривали друг друга. Габриэла изучала три золотые звездочки в мочке правого уха Адриены, а та почти не слушала Клер, рассматривая серые замшевые лодочки Габриэлы.
– Ну наконец-то вы встретились! – неожиданно выпалил Гарри.
– Перестань, – предостерегающе сказала Клер.
В это время в разговор вмешалась почтенная учительница. Она подвела к ним Дину и сказала, почему-то обращаясь именно к Габриэле:
– А это дочь покойного, Тина.
– Дина, – поправила ее девушка, пристально глядя на мать.
Габриэла совершила ошибку, невольно потянув руку к дочери, желая коснуться ее. Та неожиданно отпрянула. Враждебность не исчезла – сознавать это было горько даже в обстановке похорон, часто сплачивающей семьи.
– Мы уже встречались. – Габриэла в замешательстве сказала первое, что пришло на ум. – Когда-то… В родильной палате.
– Но те узы давно исчезли, правда, мама? – резко спросила Дина.
Габриэла словно не услышала вызова.
– Я люблю тебя, – тихо сказала она. – Разве в этом есть какие-нибудь сомнения?
Она вдохнула знакомый запах шампуня, которым пользовалась ее дочь.
Девушка отстранилась, избегая материнских объятий.
– Пожалуйста, не надо этого, – сдержанно сказала она. – После всего что случилось? Во всяком случае, не здесь и не сейчас…
Габриэла повиновалась. Она задумчиво разглядывала дочь и, чем дольше смотрела, тем сильнее убеждалась, что Дина очень изменилась. Не столько внешне, как внутренне. Она была какой-то чужой и далекой и поразила мать своей холодностью и неприязнью. Даже в те дни, когда произошел разрыв с Питом, когда Габриэле пришлось выслушивать всякие гадости, Дина оставалась ее дочерью, взъерошенной, растерянной, не знающей, кому верить, но все-таки ее дорогой девочкой!
Габриэла была в полной растерянности.
– Давай пройдемся, – предложила она.
Но Дина отрицательно покачала головой.
– Дина! – укоризненно начала Адриена, но девушка решительно оборвала ее:
– Это не ваше дело, так что, пожалуйста, не вмешивайтесь!
– Дина, как ты можешь… – начала Клер. На ее лице отразился испуг. – Постарайся держать себя в руках.
– Пойдем, Дина, – поддержал Гарри, – сейчас не время устраивать скандал.
Дина взглянула на мать:
– Я хочу, чтобы ты ушла отсюда и оставила меня в покое. – Эти слова она выговорила тихо и без всяких эмоций. – Да, папа умер, но не надейся, что это что-то изменит в наших отношениях.
Габриэла от неожиданности потеряла дар речи. Боль была нестерпима, в груди поднялась волна гнева, однако мгновением позже она справилась с яростью. Ее кольнула жалость к дочери, пытающейся изобразить взрослую постороннюю ей женщину. Она потеряла всякую опору в жизни и теперь бесцельно мечется. Ее самолюбие уязвлено, ее надежды рухнули, теперь она хватается за соломинку.
– Дина, – наконец вымолвила она, мягко увлекая дочь в сторону, – давай на минутку отойдем, только на минутку. Я знаю, ничего не изменилось, но позволь мне кое-что сказать тебе… – Габриэлой руководило желание притушить намечавшуюся ссору, успокоить дочь. – Доченька, – сказала она, когда Дина угрюмо уставилась на нее. – Прошлое невозможно ни забыть, ни отбросить. Ведь мы же были очень привязаны друг к другу, правда? Мне кажется, что все, что случилось, результат чудовищного непонимания. – Габриэла говорила торопливо, боясь, что Дина прервет ее или просто повернется и уйдет. – Нам надо поговорить по душам, но не сейчас и не здесь. Я готова выслушать тебя, ответить откровенно на все твои вопросы…
– Один раз я уже пробовала, – жестко сказала Дина. – Итак, пройдем через это все еще раз?
Габриэла перевела дух.
– Я знаю, что наделала ошибок, – продолжила она, дорожа каждым мгновением их разговора и пытаясь в эти драгоценные секунды установить с дочерью контакт. – Я знаю, мне иногда не хватало терпения, но пойми, на меня сразу свалилось столько забот. Поверь, я не ищу оправданий и никого не обвиняю, но если ты разочаровалась во мне, не найдя того, что искала, то это вовсе не потому, что я не люблю тебя или не думаю постоянно о тебе, или не желаю заботиться о тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84