– Да.
– Я так и думал. – Боб остановился у двери в камеру. – Хороший голос, только дыхание диафрагмой пока не получается.
Шлимке открыл дверь. Его глаза метали злые молнии.
– Мы вас тут согнем в бараний рог, – проговорил он угрожающе спокойно и тихо. – Именно таких, как вы, мы и поджидаем.
– Это угроза. – Боб сел на жесткие деревянные нары. Тонкий матрас из обтянутого искусственной кожей пенопласта практически не смягчал жесткости. Подушка из пористой резины также была плоской и едва ли пригодной, чтобы порождать приятные сны. Постельное белье Боб принес с собой под мышкой и теперь бросил его сбоку на кровать.
– Встать! – звучно гаркнул Шлимке. Его голос перекрыл бы звуки фанфар.
– Я всюду сталкиваюсь с нагромождением ошибок, – произнес Боб в своей вызывающей манере. – Во-первых, мое место не в этой камере, это самая большая ошибка. Во-вторых, я требую, чтобы со мной обращались как с невиновным человеком, а не как с рекрутом двадцать шестой танковой дивизии… Это ваша ошибка. В-третьих, я Боб Баррайс, мне принадлежат заводы Баррайсов во Вреденхаузене, мы экспортируем в сорок семь стран, наши реле и компьютеры пользуются мировой славой, и поэтому ошибается каждый, кто считает, что со мной можно обращаться, как с мошенником. Передайте директору этого жалкого заведения: я требую встречи со своим адвокатом, незамедлительно, требую удовлетворения моих естественных потребностей через отель «Лукулл», требую бумагу, ручку, стол и стул, чтобы прежде всего написать жалобу. Ясно?
– Ясно, как божий день. – Шлимке втянул воздух носом, толстым и шишковатым, с красными прыщами и глубокими порами. – Я выделю человека, чтобы вытирать вам задницу. Не угодно ли проститутку из центра «Эрос»?
– Вот этого вам не стоило говорить, фельдфебель. – Боб Баррайс закинул ногу на ногу. – Вы будете весьма удивлены, узнав, кто я такой.
Это не было пустым обещанием… Старший вахмистр Шлимке не переставал удивляться. Уже через двадцать минут после вселения Боба в камеру 114 его лично посетил директор тюрьмы. Не арестованного вызвали в кабинет или административные помещения, нет, сам директор пришел в камеру и пожал Бобу руку. Шлимке видел это собственными глазами, и на него это произвело не меньший эффект, чем разрыв снаряда в стволе. Обед доставил посыльный из отеля «Лукулл» в термосудках. А заодно свежие газеты и журналы. Но кульминация наступила, когда Шлимке вызвали к начальству и дали нагоняй.
– Господин Баррайс не заключенный! – орал директор. – Я рассчитываю, что вы будете уважать его человеческое достоинство! Вы что, хотите схлопотать дисциплинарное взыскание?
Шлимке не хотел этого, поэтому он молча втянул голову. Но своему коллеге Балтесу из блока 1в он сказал:
– Старик, Герман, что за времена настали! Только потому что он миллионер, может задницей играть на кастаньетах. Разве это справедливо? Маленький засранец, а они носятся с ним, как с писаной торбой. Приносят поганцу жратву из «Лукулла», и все это по закону, на все имеет право. Хороший у него, видать, адвокат.
Отрицать это не приходилось: доктор Дорлах был действительно тертый калач в юриспруденции. Уже на следующий день он посетил Боба Баррайса. В специальной адвокатской комнате они были одни и сидели друг напротив друга.
– Мне не удается вытащить вас под поручительство, Боб, – сказал доктор Дорлах. – Вам не доверяют.
– Умные ребята. А что будет дальше?
– Расследование идет полным ходом. Ваш дядя говорил с министром – безрезультатно. Я это предвидел. Но вы же знаете Теодора Хаферкампа. На следующем конверте с зарплатой он порекомендует всем рабочим и служащим не голосовать за партию министра. Предприятия Баррайсов полным составом, в этом можно быть уверенным, начнут поддерживать другую фракцию. Послезавтра раскалится телефонная связь с Дюссельдорфом и Бонном. Местные, районные и земельные объединения партии отправятся к стене плача и начнут убиваться. Депутат бундестага от района, обязанный большинством голосов Вреденхаузену, на очередных выборах в бундестаг наверняка не получит больше мандата. С послезавтрашнего дня я ожидаю процессию членов партии к вилле Баррайсов. В пятницу министерство юстиции получит тактичный намек, а в пятницу вечером – прокуратура. И в субботу утром вы будете отпущены. – Доктор Дорлах довольно засмеялся: – Ваш дядя – энергичный человек, Боб. Двадцать четыре часа Подряд он делал для вас все, что только возможно.
– Не для меня… для спасения чести семьи Баррайсов.
– Вы это всегда знали и использовали.
– Маленькая нотация, доктор? Не насилуйте этику, пожалуйста.
– Похоже, ваш дядя о ней высокого мнения. Он для вас еще кое-что сделал.
– Поведайте, наместник…
– Ваш друг Гельмут Хансен прибыл вчера вечером.
– С увлажненным взором, конечно. Он снова должен меня спасти? Дядюшка даст ему сто тысяч марок, чтобы он заявил, что это он сбросил Ренаточку с моста. Позорный пес на все способен.
– Позорный пес объявлен вчера наследником вашего дяди.
– Повторите то, что вы сказали, доктор. – Боб Баррайс подался вперед. Его красиво очерченный рот с чувственными губами превратился в узкую жесткую полоску. От переносицы до верхней губы неожиданно пролегли две глубокие складки.
– Он наследник баррайсовских фабрик. Послезавтра это будет оформлено у нотариуса. Ваш дядя имеет на это право согласно завещанию вашего отца.
– Знаю. Старик отомстил мне за то, что тетя Эллен, на которую он положил глаз, расстегивала штаны мне, а не ему. – Боб ударил кулаком по кулаку. «Итак, Гельмут, – думал он. – Смелый, добрый, благородный Гельмут со взглядом монаха-бернардинца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121