Со времени появления трупа Боб не испытывал больше того спортивного азарта, который ощущал во всем деле Чокки, желание сделать что-то необычное, зловещее бегство из однообразия богатых забав, он даже сфотографировал перевозку погибшего Дуччи во всех подробностях. В Примолано, несмотря на бдительное око семейства Дуччи, ему это удалось с помощью мини-камеры, спрятанной на поясе. Для Боба этот «спорт» стал чем-то большим. Присутствие смерти возбудило в нем то же чувственное желание, которое он испытал, когда на его глазах горел Лутц Адамс и летел в бездну горного ущелья на своем мотоцикле крестьянин Гастон Брилье. С тем же вожделением он любил, требуя от девушек, чтобы они корчились и изображали муки. Он заставлял их притворяться, что они вот-вот рассыплются под его руками, ему было необходимо слышать их стоны и еле сдерживаемые крики, он наслаждался раскрытыми от ужаса глазами. Тогда его заливало горячей волной, которая увлекала за собой, и он становился вулканом страсти, способным высекать искры из другого тела.
Ровно в десять вечера они припарковались перед медицинским отделением университета и стали ждать служащего анатомического театра. Когда появился господин в превосходно сшитом костюме, Чокки дал короткий гудок.
– Вот он, – сказал Чокки. Боб искренне удивился:
– Этот джентльмен?
– А почему работник анатомического театра должен выглядеть как чудище? Джанни Порца – человек, который все свои деньги вкладывает в одежду и косметику. – Чокки засмеялся и кивнул Порца. – Тоже интересный психологический момент. Раз уж ему приходится по восемь часов в день иметь дело с разрезанными трупами, голыми мертвецами и плавать в облаке формалина и дезинфекционных средств, то в своей личной жизни он спасается дорогими костюмами и пряными духами. Таким образом он соблюдает равновесие.
Передача трупа произошла быстро и по-деловому.
Товар – деньги. Сто тысяч лир.
Джанни Порца удостоверился во дворе, что в ящике действительно находится мертвец, отсчитал деньги и с помощью Боба задвинул ящик на плоскую тележку на четырех колесах. Потом он вместе с ней исчез за большой железной дверью с надписью «Вход запрещен», и вскоре донесся приглушенный шум спускающегося лифта. Царство мертвых всегда под землей – и тех, кто погребен, и тех, кто в подвале анатомического театра.
Джанни Порца вновь появился через десять минут и задвинул пустой ящик в кузов универсала.
– В следующий раз не надо застреленных, – сказал он. – Грудная клетка, диафрагма и легкие непригодны для учебных целей. В следующий раз, пожалуйста, привозите мертвеца в хорошем состоянии…
Он с достоинством протянул руку Бобу и Чокки, откатил тележку к стене дворовой постройки клиники и удалился, ни разу не обернувшись. Элегантный мужчина с черными вьющимися волосами, благоухающий пряным ароматом.
– Ну вот, дело сделано, – сказал Чокки, когда они выходили из машины перед отелем, в котором заказали комнату. – Что будем делать вечером?
– Мне срочно нужна женщина. – Голос Боба глухо завибрировал. Его большие оленьи глаза блестели. – Тебе нет?
Чокки покачал головой:
– Не то настроение. Теперь, когда все позади, у меня что-то на душе кошки скребут.
Он прислонился к машине и зажег сигарету.
– А мне понравилось. – Боб Баррайс просветленно улыбнулся. Его ангельское лицо готово было расплавиться от умиления. – Будь здоров, Чокк. Пойду поймаю себе голубку…
Чокки смотрел ему вслед, как он легкой, порхающей походкой шел по улице – как будто сошел с картинки из журнала мод. Несколько женщин обернулись в его сторону: он был магнитом, притягивающим женские сердца.
– Боб становится зловещим, – пробормотал себе под нос Чокки и погасил сигарету о решетку радиатора. – Похоже, нет ничего на свете, что могло бы его потрясти.
Он отправился в свою комнату, разделся, принял душ, голым бросился на кровать и быстро заснул.
Боб Баррайс провел всю ночь в комнате на Виа Скаренте.
За двадцать пять тысяч лир он заставил семнадцатилетнюю проститутку изображать из себя мертвую. Ей пришлось лечь обнаженной в постель, закрыть глаза, скрестить руки на животе и задержать дыхание.
Лишь тогда он на нее набросился, издавая нечленораздельные звуки, как человек, которому вырвали язык.
Гельмут Хансен был на пути в Сицилию. Из Дюссельдорфа он вылетел в Рим, оттуда в Катанию. Теперь он сидел в отеле «Палаццио» и не знал, что делать дальше.
Доктору Дорлаху удалось выследить беглецов только досюда. Он сразу же поехал к Чокки, но упрямый дворецкий даже за пятьсот марок не выдавил из себя ничего, кроме: «Ниже моего достоинства говорить за деньги». Первую и единственную зацепку Дорлах получил от шофера. Тот сообщил, что Чокки-младший приобрел карту Сицилии. Он просматривал ее, когда шофер зашел за старым Чокки, чтобы вести его на заседание наблюдательного совета.
– Сицилия! – произнес Теодор Хаферкамп голосом, полным смутных предчувствий. – Это еще никогда не приводило ни к чему хорошему! Одному дьяволу известно, что они могут там замышлять. Что можно придумать на Сицилии, Гельмут?
– Такой человек, как Боб, может повсюду поджечь мир. Его фантазия в изобретении увеселений неиссякаема и причудлива.
– Если бы он хотя бы десять процентов от нее вкладывал в честную работу! – воскликнул Хаферкамп. Он намеренно повысил голос, поскольку в салон вошла Матильда Баррайс. Она была бледна, хрупкое создание из фарфора, как будто рожденное со сложенными руками.
– Вести от Боба? – спросила она.
– Да. Он, должно быть, на Сицилии.
– Наверняка в санатории.
– Абсолютно точно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121