– Ты ждала…
– Ведь ты сказал, что вернешься.
– Ева…
Он поправил съехавшее полотенце, ее волосы, как занавесом, разделили их лица.
– Пошли… – просто сказала она.
– Да, становится прохладно. – Он обнял ее. – Пошли.
– Куда?
– Номер четыреста двадцать шесть.
– Завтра я куплю себе черный парик.
– Ты совсем глупая девочка… – Они поцеловались в стеклянном холле и исчезли в лифте.
Ровно в 23 часа 17 минут Боб Баррайс и Гельмут Хансен встретились в туалете бара «Казино-55». Они были одни, стояли рядом и мыли руки.
Потом Хансен молча кивнул Бобу и залепил ему звонкую пощечину. Она отбросила Боба через полуоткрытую дверь кабинки на унитаз.
– Если честно, ты должен признать, что ты это заслужил, – сказал Хансен и вытер руку о брюки.
Боб Баррайс стучал кулаками по кафельной стене. – Ты, моралист говенный! – вопил он. – Поганый моралист-онанист! Проваливай! Убирайся! Моралист говенный!
На следующий день Хансен и Ева вернулись в Германию. Это было ошибкой. Но кто мог предполагать, как будут развиваться события, и молено ли было что-то предотвратить?
В субботу 18 мая Чокки и Баррайс встретились в клубе «Медитерране». Чокки сиял, как будто по крайней мере убил своего отца, которого страшно ненавидел.
– Чем занимался все это время? – спросил Чокки, когда им принесли заказанные напитки и они остались вдвоем.
– Ничем!
– Типичный баррайсовский ответ. Разумеется, ты что-то делал. Твой дядя Теодор знает о нашем деле?
– Лишь приблизительно.
– Но тем не менее этого хватило, чтобы наслать на моего старика вашего адвоката, этого Дорлаха. Я вчера вечером позвонил домой… Там воняет, как на пожарище. – Чокки наклонился вперед: – Что ты, собственно, разболтал?
– О Господи, всего лишь намеки. – Боб Баррайс скривил лицо. В глазах появилась злость, – Ты что, приехал допрашивать меня? Спасибо, я пас! Еще неделю назад ты хотел шокировать весь мир своей торговлей трупами, а теперь уходишь в подполье… Тогда тебе больше подходит фирма для кающихся грешников.
Чокки медленно потягивал свой ледяной коктейль и поверх бокала наблюдал за своим новым другом. «Боб Баррайс – слабак, – подумал он. – Великий Боб, герой тысячи ночей, как он сам любит себя называть, – на самом деле маленькая, противная, скользкая медуза. Раздутый гигант, от которого останется горстка резины, если его проткнуть. И в то же время он опасен. Именно самовлюбленные ничтожества – прирожденные тираны».
– Я открыл новый рынок, – сказал Чокки, не пускаясь в дальнейшие дискуссии.
– По продаже иконок в местах паломничества?
– Кончай строить из себя обиженную кинозвезду. – Чокки поставил бокал. – Заказчик в Германии. Платит за каждый труп две тысячи марок наличными на руки.
– Безумный!
– Никакого риска. Наш новый партнер – директор частной клиники в Мюнхене. Это известный, превосходный врач, но с одним заскоком: считает себя великим исследователем. Хочет разработать новые методы операций в случаях, которые считаются неоперируемыми. Глубокие опухоли мозга, рак печени, рак поджелудочной железы, пересадка костного мозга для борьбы с лейкемией и масса других вещей. Для этого ему нужны трупы. Чтобы тренироваться, чтобы стать художником скальпеля, как он любит выражаться. К сожалению, его пациенты относятся к высшему обществу и не продают своих покойников для научных целей, а предпочитают класть их в резные гробы из красного дерева. Просто бедственное положение с наукой, и мы этому горю можем помочь. Я обязался поставлять ежемесячно по четыре трупа. Славный доктор подпрыгнул от радости почти до потолка.
Боб Баррайс обхватил свой ледяной бокал обеими руками. Несколько дней в Каннах опять испортили его. Солнце, девочки, море, тихая музыка, аромат камелий, пальмы, шелест ветра – перед этим волшебным миром он не мог устоять, он не мог жить без него, как без утреннего туалета, он был рожден частью этого беспечного мира из книжки с картинками. Перевозки трупов через всю Европу не вписывались в эту красивую, сверкающую огнями жизнь.
– Я выхожу из игры, Чокки, – сказал Боб. – Еще один рейс, это я обещал, а потом – конец. Я верну тебе твои деньги – и оставь меня в покое.
– Страх? – Чокки выстрелил это слово, как будто нанес хук в челюсть. Он знал, что попал в самое уязвимое место. Голова Баррайса дернулась.
– Я не знаю страха!
– Тебя что, перекормили недавно похлебкой из морали?
– У меня другие планы, Чокки.
– В ралли я на твоем месте не торопился бы снова участвовать, – произнес язвительно Чокки.
Боб пропустил эту колкость мимо ушей:
– Я хочу добиться, чтобы мне выплатили часть отцовского наследства, и открою сеть салонов «бутик». Десять магазинов с самым модным барахлом, какое только можно достать. А Марион возьму управляющей.
– О Господи! Еще скажи, что ты ее действительно любишь.
– Я люблю ее, черт подери!
– По-настоящему, романтично, с фатой и венцом?
Чокки засмеялся. Боб неодобрительно посмотрел на него. Маленькая девочка Марион Цимбал не отпускала его больше от себя. Дамочка из бара с волнующей фигурой и грустными глазами, Марион, первая и единственная из всех женщин, которыми он обладал, сказала ему: ты другой на самом деле. Это звучало глупо, но в душе Боба остался след, как ветеринарный штамп: не заражен трихинами. Для Баррайса это означало: свободен от комплексов. Это было чувство, не сравнимое ни с чем другим.
– Когда отправляемся? – спросил Боб, положив тем самым конец всем дискуссиям с Марион Цимбал.
– Завтра. Я, кстати, переконструировал ящик для перевозки. Теперь низкая температура в нем поддерживается с помощью аккумулятора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121