– Какова причина для задержания? – спросил доктор Дорлах.
– Опасение, что обвиняемый, находясь на свободе, скроется от следствия и суда или будет препятствовать установлению истины.
– Чушь! – Это было первое слово, пророненное Бобом. – Что за чушь! Только виновные или дураки скрываются. Я ни то, ни другое. Я с двадцати часов был в Эссене…
– Мы дадим денежное поручительство, – спокойно произнес доктор Дорлах.
– Сто тысяч марок. – Тео Хаферкамп пристально смотрел на прокурора, лицо его пылало. – Миллион, если надо. Я предостерегаю вас, что скандал, который вызовет этот необоснованный арест, непредсказуемо отразится на коммерческих делах. За это я привлеку вас к ответственности, господин прокурор. Я буду говорить с министром юстиции, даже если создам этим прецедент! Как чертовски быстро заключают под стражу в немецкой юстиции! Посадить в кутузку – вот и все, что они умеют! А потом все оказывается безобидным, однако человек дискредитирован! Разве государство может себе такое позволить?
Хаферкамп перевел дух, пора было дать слово Бобу.
– Я следую за вами, господин Цуховский, – произнес он небрежно, каждое слово было как пинок. – Чистая совесть спокойна. Пошли…
– Боб! – Тео Хаферкамп ударил кулаком по столу. – Никого из Баррайсов никогда не арестовывали!
– Значит, в семейной хронике была прореха, я собой ее залатаю.
– Миллион поручительства! – крикнул Хаферкамп. Его трясло, и ему приходилось держаться за край стола.
– Это будет решать судья.
– Скорей к нему! – Хаферкамп чуть не опрокинул доктора Дорлаха. – Что вы стоите, как подставка для зонтиков?
– Кому вы собрались предлагать миллион? Сначала Роберт должен предстать перед судьей по предварительному заключению, он должен вынести решение, тогда мы можем действовать.
– То есть, – Хаферкамп с трудом перевел дух, – Боб сначала попадет в камеру?
– На несколько часов – да. – Прокурор Цуховский снова убрал записку, свой пока беспроигрышный козырь. – Вы идете со мной, господин Баррайс?
– Охотно, господин прокурор.
Боб изобразил нечто вроде поклона. Сопровождаемый с обеих сторон двумя полицейскими, Боб покинул большой зал библиотеки. Он ни разу не обернулся, даже когда дядя Теодор крикнул «Боб!». И только когда доктор Дорлах, забежав вперед, сказал: «Будьте совершенно спокойны, Боб… Самое позднее через шесть часов вы вновь будете свободны», – он ответил с безоблачной улыбкой:
– Дорогой доктор, кто здесь волнуется? Я? Вы ведете себя как несушки, у которых из-под задницы сперли яйца! Послушайте только дядю Теодора, он просто заходится. Какой дурной театр… а сам рад, что я выхожу из игры. Позвоните Фрицу Чокки, пусть навестит меня в тюрьме. Чао, дорогие чудовища…
Утро наконец наступило. Низко нависшие тучи окрасились в белесовато-серый цвет. Дождь перестал накрапывать, повсюду ощущался терпкий запах земли.
Боб Баррайс втянул голову в плечи. Этот запах возбуждал его.
Судья отклонил поручительство. Доктор Дорлах вернулся в замок Баррайсов один, без Боба. Хаферкамп увидел это уже из окна библиотеки. Он сразу схватился за телефон, нажал на кнопку, соединявшую его с главным секретариатом, и приказал – иначе его тон нельзя было расценить – соединить его с министром юстиции земли.
– С ним лично! – пролаял Хаферкамп. – Никаких референтов или начальников отделов. Лично! Передайте вышестоящим чиновникам, что речь идет о скандале, который может бросить тень на всю индустрию. Это придаст бодрости даже министру.
Он как раз повесил трубку, когда вошел доктор Дорлах. Не давая ему раскрыть рта, Хаферкамп поднял обе руки:
– Ничего не объясняйте, доктор, я знаю: отклонено. Беседа с министром уже организована. Я хочу посмотреть, живем ли мы, наконец, в правовом государстве!
– Тогда сейчас же отмените разговор с министром. – Дорлах опустился в кресло. На каминном столике с раннего утра все еще стояли коньячные бутылки. Он налил себе в наполеоновскую рюмку Хаферкампа и сделал большой глоток. – Хорошо… – произнес он со вздохом. – Попробуйте преодолеть на неоседланном коне сотню препятствий…
– Значит, Боб действительно замешан в этом?
– В этом я убежден.
– Меня интересует не ваша убежденность, а что вам известно.
– Известно? Ничего! Боб молчит, чувствует себя, по его словам, в своей камере привольно, рассказывает вахмистру хамские анекдоты и со всеми в хороших отношениях. Но судья уверен, что подозреваемый на свободе будет препятствовать установлению истины. О бегстве речь не идет, но утаивание… И тут я – пас!
– Доктор, вы адвокат семьи Баррайсов или представитель государства? – рявкнул Хаферкамп. – Я требую, чтобы вы вытащили Боба! Чтобы вы действовали!
– Что вы предприняли, кроме звонка министру?
– Я принял главных редакторов самых популярных местных газет и вручил каждому из них компенсацию в три тысячи марок. Это в сто раз больше, чем гонорар за пару строк, которых они не напишут.
– То есть вы купили прессу?
– На это у меня не хватило бы денег. Но память людскую можно обернуть банкнотами. Заделать гипсом из денежных купюр. Вы считаете это ошибкой?
– Посмотрим. Еще какие акции?
– Я вызвал Гельмута Хансена из Аахена.
– Пожарную команду Баррайсов! Что же он должен спасать, если это действительно был Боб?
– Не произносите такого, доктор! Даже в мыслях не допускайте такой возможности! – Хаферкамп грузно сел, и кресло под ним скрипнуло. – Зачем Бобу было издеваться таким образом над своей Ренатой, над своей второй матерью, а мы все знаем, что она была ею.
– Убивать.
– Издеваться! – заорал Хаферкамп. – То, что произошло потом, было несчастным случаем!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121