Хансен остановился у бассейна. Ева смотрела на него, но не трогалась с места. Она ему даже не помахала рукой, и вообще в ее поведении не было ни намека на то, что перед ней неожиданно оказался жених. Но на ее лице не было ни страха, ни ужаса, оно было просто пустым. Маска с глазами, носом и губами.
– Ты не удивлена, Ева? – спросил Хансен сдавленным голосом. Ему стоило неимоверного труда говорить спокойно и четко.
– Нет. – Тон ее был таким, что Хансен не удивился бы, если бы замерзла вода в бассейне рядом с ней. – Я ждала тебя.
– Ах вот как. Вы меня… – Он повернулся к Бобу. Баррайс стоял, ухмыляясь, рядом со своим зонтиком и раскачивался в коленях. – Давай отойдем! – хрипло проговорил Хансен.
– С удовольствием. Извини, детка. – Он наклонился к Еве и погладил ее волосы.
«Чтоб у тебя рука отсохла!» – кричало все в Хансене. В ушах у него стучало.
– Где она? – неожиданно спросила Ева, когда он уже отходил. Боб направился своей пружинящей походкой к стеклянному холлу, уверенный в своей неотразимости и провожаемый женскими взглядами, готовый к прыжку жеребец.
– Кто?
– Длинноволосая брюнетка!
– Ты что, на солнце перегрелась? – Хансен глубоко вздохнул. «Не кричать, – приказывал он себе. – Не шуметь. Не делай себя посмешищем перед людьми». – Мы еще об этом поговорим.
– Разумеется! – Она воинственно откинула волосы на плечи. – Если тебе это больше нравится, я могу покрасить волосы в черный цвет. Повсюду.
– Это лексикон Боба! – Хансен поднял плечи. Последний остаток разума сгорел в огне его ревности и превратился в пепел. – Я вернусь. Я точно вернусь!
Он резко повернулся и побежал вслед за Бобом, уже подходившим к гостиничному холлу. Под мраморными колоннами он его догнал.
– Куда? – кратко спросил Боб.
– К морю.
– Хочешь меня утопить? Я превосходно плаваю и ныряю. Это будет стоить большого труда.
– Есть еще скалы.
– Я и прыгаю хорошо.
– Пойдем…
Молча они прошли двести метров до моря, пробрались по камням и исчезли среди рассеченных, изъеденных морем и ветрами скал. Когда они решили, что остались одни, они остановились, сверля глазами друг друга. Боб прислонился к скале и скрестил руки на груди. На лице была написана высокомерная насмешка.
– Ты этого не сделаешь, – наконец произнес он. – Я это точно знаю… ты не сможешь. Ты не тот человек, который может уничтожить другого. Ты никогда не совершал дурных поступков и не совершишь. Раньше из тебя сделали бы святого. Ты бы стал пророком. «Святой Гельмут, добрых дел мастер». – Боб опустил руки и выпятил грудь, как будто приготовившись к расстрелу. – Пожалуйста, к твоим услугам! Я не сопротивляюсь. Я рта не открою. Души, бей, топи, расстреливай… вперед, мой мальчик! Убивай беззащитного! Режь кролика. Смотри, какой выбор! Каждый прирожденный убийца сейчас бы ликовал и благодарил дьявола! А ты стоишь, как будто обмочился в постели, и жижа стекает у тебя по ногам…
Хансен не перебивал его. Боб помогал ему преодолеть внутренний страх, неуверенность, сомнения в выборе действий. Хансен выигрывал время и спрашивал самого себя: способен ли ты на это? Сможешь ли ты сейчас убить этого омерзительного человека? Он не достоин жизни, но достаточно ли этого, чтобы усыпить твою совесть? Разве ты убийца? А убийство ли то, что ты намерен сейчас совершить? А может, ты спасешь мир от чудовища в красивом обличье, совершишь скромный, но добрый поступок, освободишь других от грядущих, еще неведомых бед. Может, убийство – высоконравственный поступок?
– Ты спал с Евой? – спросил Хансен почти шепотом.
– Нет.
– Не лги!
– Я не ее тип, а она не мой. Бог ты мой, у нее обалденное тело, грудь стоит без лифчика… но чего-то не хватает, понимаешь, какой-то изюминки… Нет флюидов, ток не бьет тебя так, чтобы штаны оттопыривались… Ева, конечно, будет хорошей хозяйкой, любящей матерью, заботливой женой. При всей красоте – это комнатное растение.
– Ну хватит! – Хансен сорвал с шеи галстук. В глаза Боба закрался страх. Они вдруг замерцали.
– Решил повесить? – спросил он глухо. – Трудно будет вбить в скалу гвоздь.
– Почему Ева оказалась в Каннах?
– Ради развлечения. Исключительно ради удовольствия. Или скажем точнее: чтобы позлить тебя!
– Опять ложь!
– Черт побери, да не спал я с Евой! Я живу в номере сто один, а она двумя этажами выше, в четыреста двадцать шестом. Это, конечно, преодолимое препятствие, но в комнате сто один позавчера ночевала Мирей Татуш, вчера Маргарита Боунс, а сегодня ночью это будет сладкая мордашка по имени Анке Лорендсон. Шведка. Спроси у официанта на этаже, если не веришь. Он хорошо зарабатывает тем, что ничего не видит, А если мы сейчас закончим наш разговор, я еще успею принять душ, переодеться и подготовиться к приходу Анке.
– Что с Евой? – спросил Хансен, как будто не слышал длинной тирады.
– Она чиста, как обкатанная морем галька. Но тебе придется нелегко.
– Мне? Почему?
– Спроси ее. Я только скажу: черные волосы до бедер, стройные ноги до подбородка, и зовут Дианой! Как богиню охоты. И она охотится, охотится, охотится… – Боб начал громко хохотать. Он согнулся пополам от смеха и медленно пошел обратно на пляж.
Его омерзительный смех еще долго стоял над каменистым побережьем, хотя Гельмут уже не видел Боба. Смех этот облеплял его как нечистоты. Хансен зажал уши руками и пошел в город лишь тогда, когда был уверен, что уже не встретит Боба.
Ева все еще ждала, когда он вернулся в отель.
Она сидела на краю бассейна в той же позе, в какой он ее оставил. Одна, накинув на плечи полотенце, единственный посетитель бассейна. Хансен выбежал в парк и схватил ее за плечи:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121