.. Почему эта тяжелая, доводящая до одури работа тянет их к себе, голодных овец зимой к желанному стогу? Из-за чего? Ради каких интересов?»
Приехав домой, Сунер целыми днями беззаботно валялся на постели. Читал, запоем читал. У него были любимые писатели — Джек Лондон и Жюль Берн. Их герои захватывали воображение. Сунер мог часами рассказывать о них своим друзьям, частенько собиравшимся у него. Но иногда читать надоедало. Поиграть, хотя бы в волейбол,— не с кем: часть сверстников трудилась со взрослыми на полях, другие корпели над учебниками дома, и Сунер был предоставлен самому себе. Тогда он садился на крыльцо и наблюдал за неспешной дневной жизнью, глядел на горы, на то, как плывут облака. Лх, какое чудесное было время! А теперь...
Сунер больно стукается боком о ящик. Открывает глаза. Все-таки задремал. Трактор и сеялки стоят. В чем дело?
Из темноты вынырнул Бёксе. Лицо у него черное, точно бок прокопченного казана. Бёксе тяжело дышит, лоб у него блестит, как от гуталина. От него пышет таким жаром, что Сунер чувствует это на расстоянии.
— Выдохся я, парень, — говорит Бёксе. Он сдергивает с головы шапку и заношенным ее верхом вытирает лицо.— Давай ты! Иди. Будешь показывать дорогу.
Сунер нехотя повинуется. Он слезает с подножки и идет к трактору. Трактор ровно и глуховато рычит на холостых оборотах. От его нутра тянет приятным теплом, и Сунеру хочется прижаться к нему и так постоять, хоть малость.
Но он минует трактор и становится на освещенный фарами след от колес, черно, рельефно отпечатанный на серой поверхности поля. И как только Сунер трогается по следу, сзади рявкает трактор. С лязгом, воем и грохотом он движется тоже. Темная, неслышная пелена пыли мгновенно окутывает Сунера с ног до головы. В этом сумраке уже не различить ни колеи, ни бугорков, ни ямок. Сунер нащупывает след ногами.
Идти трудно. Поле в этом месте — слегка на подъем, нога вязнет в мягкой почве, а пыль просто души г, скребет в гортани и во внутренностях. От усталости Сунера качает, как пьяного. Еще бы — целый день на ногах! Сердце колотится так, словно вот-вот выскочит из груди. А в боку вдруг одолело колотье. Сунер хочет приостановиться, переждать эту боль, но тут его нагоняет трактор. Гусеницы лязгают за спиной. Сунер оглядывается и видит высунувшегося из кабинки Кемирчека. Тот грозит кулаком.
И Сунер взрывается, его просто трясет мелкой дрожью. Как! Он тут ишачит, как проклятый, а ему еще и кулак показывают! Нет, к черту! Он хочет домой, и баста. Сейчас же, сию минуту! Пешком уйдет, плевать ему на подводу!
Трактор надвигается вплотную. Еще мгновенье, и Кемирчек, наверное, подюлкнул бы его радиатором. Сунер шарахается и быстро идет по следу. Трактор снова настигает его, и Сунер прибавляет ходу.
Так они и движутся по полю. Сунер мог бы убежать вперед или кинуться в сторону, но для этого нужны силы, а их у него нет. Хорошо, что и так переставляет ноги. Конечно, он может втихую повернуть и иаправи1ься к краю поля, куда ведет дорога в деревню, махнуть на все и отправиться домой. Трактор тогда сделает на поле огрех. А что будет, когда Бёксе и Кемирчек обнаружат это? Сунер на миг представил их лица. Лица у них станут будто каменные. Кемирчек повернет трактор обратно, они выедут на след, и Бёксе с Иваном снова будут идти впереди, сменяя друг друга. А на него они вообще перестанут обращать внимание. И все в деревне будут смотреть так, будто он и не существует.
Сунер шагает, ощупывая след, спотыкаясь, и чуть не плачет. Господи, какой же он маленький, бессиль* ный перед всем этим, беспомощный человек! Даже слова своего высказать не может! И перед ним эта страшная, изнуряющая работа, которой не видно конца и в которую, чтобы ее одолеть, нужно вложить все свои силы, все запасы бодрости духа. Все, все! До конца. Без остатка. И Сунер, сжимая зубы, чтобы не расплакаться, шагает и шагает, ничего не слыша, ничего не воспринимая.
Сколько прошло времени, как он двигается в этой пыльной серой мути, Сунер и не представляет» Когда он приходит в себя, то чувствует какое-то внутреннее облегчение. Словно бы невыплаканные слезы отогрели сердце и душу, омыли их. Мысли его вдруг принимают иное направление» Все больше распаляясь, он начинает рассуждать: «Да что это я все плачусь и плачусь? Как какая-нибудь слабая больная старушонка!»
Сунер и не замечает, что губы его шевелятся и он шепчет эти слова. «Ну да, в этой работе есть своя тяжесть, трудная сторона. Но Иван, Бёксе как бы не замечают ее! Потому что есть чем и гордиться! Сколько мы уже засеяли!»
Сунер оглядывается, но глаза наталкиваются на пыльный, глухо ревущий голосом трактора мрак, сквозь который белесовато просвечивают фары. И он как бы окидывает мысленно ту часть поля, которую исколесили трактор и сеялки. «Ого, немало уже! А дело идет! В этом — и моя доля. В деревне скажут, смотрите, и Сунер был с ними — с Кемирчеком, Иваном, Бёксе. Все работали, вместе... Сколько же у них сил? Нет, жить — хорошо!»
Он гордо распрямляет плечи. Глаза его широко, радостно открыты. Пыль? Это не страшно! Плевать ему на пыль! Он представляет, какую огромную тень отбрасывала бы сейчас его фигура, не будь пыли. Ого! Головой достает до самой верхушки горы Шибелик. А длинные растопыренные руки запросто обнимают холм, на который взбирается поле. Словно сказочный былинный батыр шагает впереди Сунера! А в самом деле, разве он не сказочный герой? Позади ревет мощный семидесятисильный трактор. И что он может сейчас без Сунера? Да ничего не может. Уйдет с дороги Сунер, и трактор станет как слепой. И разве Сунер в этой пыльной кипящей круговерти не выдерживает бешеный ритм работы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111