В избе было жарко, печь гудела, трещала, на плите клокотал казан, пахло мясом. На столе горела керосинка со стеклянным пузырем. Девочка, умаявшаяся за день, уже спала.
— Как вы себя чувствуете, Абайым?
— Так себе, скриплю. Кому же хочется помирать в такой холод? Еще придется людям из-за меня долбить мерзлую землю.
— Что вы такое говорите, Абайым! Вы еще хоть куда.
Абайым, глоток айрана, вернул пиалу Арчин.
— Вот привез вам газеты,— и положил рулон на стол.— А еще,— он сунул руку за пазуху и... похолодел, пакета не было. Снова пошарил — нет. «Где это я мог?.. Как это я?.. Ведь из Москвы... Большие люди посылали. Не простое письмо...»
— Что с вами, Абайым?— удивилась его беспокойству Арчин.
— Да так, ничего,—Абайым сел на шкуру: «Как это я мог? Что делать?..»
— Почему у тебя рот в шерсти?— подошел к нему малыш
Абайым пришел и себя, улыбнулся, но не отвисли
— Давай наперегонки, а? Кто быстрее?—не отставал
— Куда мне с тобой!
— Тогда давай бороться — кто сильней.
— Что ты! Ты же батыр!
— Тогда сделай «высоко!» Как папа, одной рукой.
— Эй, прицепа, отстань от дедушки. Он с дороги, устал. Не до тебя ему.— Это вошел Суркаш. Он снял шубу, бросил на кровать и сел рядом с Абайымом. И здоров же Суркаш! Абайым подвинулся на шкуре.
— Что нового в деревне?
— Да ничего.
Арчин пододвинула к ним низкий круглый стол, поставила на него тепеши — поднос с дымящейся бараниной. Налила в большие чаши ячменный суп , сказала по обычаю: «Вы старший, вы гость — вам первому пачши трапезу».
Абайым вытащил из ножен нож, огрезал кусочек, но, хоть и проголодался за день, мясо не лезло в горло. «Что теперь сказать Суркашу? Как быть?..»
— Арчин, где там у нас, неси!
Арчин достала из буфета бутылку и поставила на стол. Суркаш откупорил ее, плеснул немного на огонь, потом налил немного и протянул Абайыму.
Абайым выпил. Он думал, что это вино, а оказалось, что-то крепкое.
— Из Москвы привез. Коньяк называется,— улыбнулся Суркаш.
Арчии только пригубила и отдала стакан Абайыму.
— Ну, что хорошего, Суркаш, в Москве?
— В Москве, Абайым, все есть. И не перечислить,— охотно начал Суркаш. Видно, давно он не видел людей, если и у него, молчуна, язык развязался. — Чего там только нет. Все там не так, как у нас, все иначе, по-другому.
— Ну, ведь столица — так и должно быть.
— Конечно, так и должно. Посмотришь на дома — прямо скалы, выставленные в ряд, больше ни с чем не сравнить. А некоторые — стеклянные: кто внутри — видно его с улицы, а кто на улице — изнутри видать. Такие дома, что до сих пор снятся. А людей — что муравьев. По земле свободно не пройти. И обычаи тоже совсем другие. Выйдет там человек утром на улицу, на небо и не взглянет. Хоть дождь, хоть мороз, хоть что — будто ему все равно.
— М-м, неужели так?
— Так, так. Конечно, человек тамошний, он же в дому живет и в том же закрытом дому работает. Там хоть и солнце однажды не взойди, кажется, не заметят. А луну еле отыщешь среди огней, и такая она тусклая, бледная, что жалко ее становится. Ночью-то там светло. Не скажу, как днем, но запинаться не будешь — все видать. А машин — больше, чем у нас скота. Сам посуди: если пропускать наш скот через ворота, то хотя бы за день, все равно он кончится. А машины там все текут и текут, на улице не умещаются. Прямо кишат. И ходил я, все остерегаясь этих машин,— задавят ведь, что с них возьмешь?
Еще интереснее было... Всю ночь шел снег. А я лежал и все не мог уснуть от шума, а потом все же задремал. Проснулся утром, подошел к окну — нету снега, черно кругом! Думаю, наверно, снилось, что снег шел. Нет, шел, говорят. Когда успели увезти его?
— Э-э, видно, так принято там у них,— смазал Абайым жирной рукой обритую голову.— Из наших мест там ни с кем не встретился?
— Как не встретиться? Бердан там. Я говорю, мол, у меня тут земляк есть, хочу с ним встретиться. Тут же позвонили куда надо, привезли ко мне Бердана. Вырос он, изменился. Все о доме расспрашивал, все...— Суркаш вдруг осекся, вспомнив, кем приходится Абайыму Бердан.
— Э-э, Суркаш,—туг же переменил тему и Абайым,-—Я вот осенью сдал в Заготскот торбока, а денег за него до сих пор не получил. Как пи приеду в аймак, говорят, нет денег.— Абайыму стало неловко от своих слов. Если говорить правду, он и не спешил получить деньги. Они нужны будут ему весной, когда он вместе с Длинным Митькой начнет рубить избу. А если Митьке уплатить деньги вперед, он не станет торопиться.
— Об этом и слов тратить не надо,— махнул рукой Суркаш.— Время у нас для другого разговора. Почему раньше не приезжал? Я завтра дам бумагу — есть у меня такая бумага. С той бумагой пойдешь к учителю Иыману Алчиновичу. Он напишет на мою бумагу твою просьбу по-русски.
— Спасибо, Суркаш, спасибо!
— Покажешь Заготскоту мою бумагу — тут же отдадут деньги. Кончили об этом, Абайым... Э-э, ты, оказываемся, газе ил привез. С затратного дня начну читать, а то этот черт,— он показал на радиоприемник в углу,— месяц как молчит. Пища у него кончилась...
Суркаш взял одну из газет, чуток посмотрел на нее, перевернул — опять посмотрел и стал складывать ее для цигарок.
— А дальность дороги совсем не заметил, Абайым. Кажется, если пешком пойду, самое большое — через неделю буду дома. Подвезут к самолету, посадят, самолет попрет во весь дух, как бык, и побежит. Так понесет, так понесет — и взлетит. Поднимается за облака, а после только шу и шу, шу и шу... А землю внизу когда видно, а когда и не видно. Солнце всходит далеко-далеко внизу и такое красное, большое. Некоторые плохо себя чувствуют, что ли, но мне хоть бы что...
— Это конечно,— соглашается Абайым и никак не может повернуть голову, чтобы отвести взгляд от ярких журнальных картинок па стене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111