Что ж, пришлось снова сделать пересадку. Застучал по рельсам вагон. Слез Сыйт на последней станции и сразу понял, что это не Бийск, — лежал перед ним океан, а город назывался Владивосток. Занесло на край света. Пришлось там и зимовать, не было сил возвращаться — совсем отощал. Наступила весна, и один татарин, ехавший в Казань, довез его до Новосибирска. На станции татарин подвел его к одной паре рельсов и говорит: «Вот по этим попадешь домой». Сыйт не стал раздумывать, зашагал по шпалам. Шел долго, не помнит, сколько дней шел. Догонит его поезд,— он в сторону. «На поезда лучше не садиться,— решил Сыйт,— не возят куда следует». Однажды чуть беда не приключилась. Ночевал под березой, во сне вдруг кто-то стал его душить. Огромной силы человек навалился ему на грудь. Сыйт почти задохнулся, но все-таки сумел оттолкнуть того, вскочил на ноги и побежал что есть сил. Бежал, бежал, а когда выбился из сил, понял, что натворил: беда! Потерял дорогу. Где она, в какой стороне?.. Туда-сюда, нет дороги... Упал в траву. Взмолился богу Кудаю, стал звать на помощь духов предков... На второй день вышел к тем рельсам. Опять задача: куда идти —направо или налево?.. Долго иль коротко, но все-таки добрался Сыйт до Бийска, вошел в здание вокзала и увидел там чернобородого румяного кержака Мефодия из соседнего села. Заплакал Сыйт от радости. Плакал как дитя. Мефодий посадил его в свою телегу и привез к себе. Но Сыйт даже не заглянул в дом друга — бегом через перевал домой. На следующий день всех своих детей погнал в школу. «Не знающий грамоты и языка — слеп и глух»—такая у него теперь любимая присказка.
Русскому языку Байюрек учился в другом аймаке, в Уймони-селе, где вперемежку жили алтайцы и русские. Байюрека райком партии направил туда секретарем комячейки. Если подумать хорошо, послали, видно, не столько из-за того, что энергии и смелости ему не занимать, а потому, что хотели уберечь его. После зверского убийства кулаками Тектира Калыпова, его друга, Байюрек решил мстить, а зная его горячий характер, в райкоме решили—напорется парень зря на вражескую пулю... В таежном селе работать было тоже нелегко. Кержаки-кулаки ненавидели его, смеялись над рваной шубой, в глаза звали «инородцем». Но Байюрека им не удалось запугать, за дело он взялся хорошо. Так учился Байюрек, что через месяц понимал все, что ему говорили по-русски, и твердо произносил псе революционные слова. Окрепла и там Советская власть, организовался колхоз, и Байюрек в его создании сыграл не последнюю роль. Теперь тот колхоз возглавляет Кежик, учивший Байюрека русскому языку.
Смотрит Байюрек — идет кто-то в темноте прямо на него. В селе нет ни улиц, ни оград, каждый может ходить под чужими окнами и дверьми. Байюрек легонько кашлянул, чтобы прохожий не испугался от неожиданности. Спросил:
— Кто здесь? Все-таки испугался тот.
— А... уй... уй... уй..:
— Это я сижу,— успокоил Байюрек человека, узнавая Кепеша. — Откуда вы так поздно?
— Оттуда... со свадьбы.
— А-а, — протянул Байюрек.
И Кепеш ушел. По походке видно было, что очень испугался.
Ушел, оставив за собой запах араки и свежесваренной конины.
«Неужели со свадьбы идет? — подумал Байюрек.— Нет, только не со свадьбы. Не было там араки днем, нет и сейчас, на гулянке. Там зарезали барана, а от него кониной несет. С Йугушем, что ли, пил?.. Едва ли. Йугуш его и близко к себе не подпустит... Но если пил, значит, идет от Йугуша или Сарбана... Зачем им угощать его? Зачем им Кепеш? Что они затеяли? Грязное что-нибудь?..
Что пи говори, сложная она штука — жизнь. Пойди разберись... Вот Кепеш... Какой он человеке Что держит н мыслях? Кажется, уж до последней косточки знаешь своих односельчан... А ведь нет... До конца и не узнать их... Кепеш, кажется, простой мужик, все балагурит, говорит со мной запросто... А потом возьмет и... Эх, хочешь с волками схватиться, а такую овцу, как Кепеш, и то раскусить не можешь...»
В прошлую весну из аймака пришло письмо: «В селе Як-Ялан — от тебя один перевал — потерялась белая лошадь. Есть подозрение, что дело рук парней из твоего колхоза...» Байюрек заподозрил Кепеша. Не откладывая дела, направился к нему. Похоже, не ошибся: с улицы было видно, как ярко пылает в юрте очаг, пахнет вареной кониной. Вошел: на очаге клокочет большой черный казан, а вокруг вся семья Кепеша — девятеро.
— Откуда у вас мясо? — спросил Байюрек, сглотнув слюну.
— Да... вот оттуда... пахарям отдали старую лошадь... Паек...
— И так много мяса?
— Если б мало было, я и не взял бы, есть—так всем.
— А ну дайте кусочек попробовать.
— Совесть имей, гость ночной,— заворчала жена Кепеша.— Заявляется ночью, да еще в казан нос сует.
Байюрек ничего ей не ответил, схватил поварешку, помешал в казане, смотрит—одни мослы, а мяса крохи. Вытащил ломтик, откусил—твердый, от старой лошади. Пахари же закололи стригунка. Байюреку сообщили — закололи, освежевали, досталось каждому по килограмму мяса. Ребра взял себе Йугуш, сложил в мешок и приторочил к седлу, а мослы и потроха пахари сварили и съели там же, на месте.
— Ну, Кепеш, признавайтесь — это мясо от белой лошади, что вы украли за перевалом.
— Что? Что ты говоришь?
—- Где остальное мясо? Куда девали?
— Да вот там спрятал, — вдруг признался Кепеш.— Вот там,— и направился к выходу.
Шли через поле, глубоко увязая в земле. Вышли на противоположный край поля. Постояли.
— Что за напасть. Забыл... Не здесь... Вот там все-таки...
Опять пошли молча, с трудом передвигая от налипших комьев ноги. Вдруг Кепеш сел на корточки, захныкал:
— Э-з, председатель, зачем ты ночью гоняешь меня по полю? Что я тебе такого сделал? Подумай о детях моих,
— Кто вас гоняет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111